— Вы – итальянка из Милана. Каково это было для вас – переехать в Испанию?
— Я в то время училась в университете в Италии, и мне казалось, что преподавание чересчур теоретическое, имеет мало общего с реальным проектированием. Преподаватели были либо теоретиками, либо не проектировавшими. В итоге, делать диплом я поехала в Нью-Йорк. Там я влюбилась в Энрика Миральеса и от большой любви поехала в Испанию. Решила: почему бы не попробовать?
— А вы уже говорили по-испански?
— Ни слова не знала ни по-испански, ни на каталонском.
— Я слышала вчера, как вы говорили на испанском. Ощущение, что вы знаете язык в совершенстве.
— Я там уже много лет… но нет, в совершенстве я его не знаю. В общем, в Испанию я поехала из-за любви. Но, знаете, мне повезло и с работой. Был 89-й год. В 92-м должна была быть Олимпиада. У архитекторов было очень много проектов. Они посмотрели мое портфолио, и на следующий день у меня уже была работа. Вот так просто – за день все решилось. Я начала работать в студии, которая сотрудничала с Энриком, а потом и у Энрика. Вы знаете, мне вообще кажется, что женщины очень быстро приспосабливаются ко всему – мы можем поехать за нашим мужчиной куда угодно. Так было всегда. И это хорошо, так как сегодня надо уметь быть гибким. А в нас это заложено.
— Как вы себя чувствовали в Испании? Да, у вас был муж, семья мужа. Но больше никого. Было трудно?
— Да нет. Если только немного. Кажется, что испанская культура имеет много общего с итальянской. Но это не так. Она другая. Особенно в Каталонии. Гораздо более закрытая. Люди достаточно замкнутые, хотя и ведут себя дружелюбно. Было не очень легко, но мне нравилось. А с точки зрения профессии там было гораздо лучше, чем в Италии.
— А вообще, испанский рынок открыт для иностранных архитекторов?
— Сейчас практически нет. В Барселоне, правда, периодически работают с иностранными архитекторами. Вот с Ричардом Майером, например.
— Музей MACBA.
— Да, MACBA. Или Гэри, Сиза… но они сделали небольшие объекты.
— Вы уже “человек мира”. Где понравилось работать больше всего? Может быть, где были самые хорошие заказчики?
— Заказчики? Нет места, где они были бы лучше или хуже. Есть клиенты, открытые к диалогу, которые более-менее знают, чего хотят. А есть те, которые пребывают в вечных сомнениях. И с ними сложно. Вот, к примеру, в качестве заказчиков испанское правительство и коммуны – почти идеальны. Когда делаешь общественный проект в Барселоне, с их стороны всегда есть понимание, желание помочь.
— Мне последнее время часто говорили, что тяжело работать в Великобритании. А как у вас было с проектом шотландского парламента?
— О, да. Там созданы все условия, чтобы не пустить иностранного архитектора на свой рынок. Даже с точки зрения законодательства. На английский рынок европейский архитектор может войти только в сотрудничестве с местной компанией. Так пришлось сделать и нам, когда мы делали здание парламента в Шотландии.
— Есть в этом что-то общее с рынком в России. Определенные стадии проектирования у нас могут выполнять только наши архитекторы. Иностранные студии должны сотрудничать с русскими бюро.
— Правда? Ну, в этом есть доля здравого смысла, мне кажется. Когда мы работаем за границей, то всегда стараемся сотрудничать с местной компанией.
— Вы сейчас много работаете в Китае. Как там обстоят дела?
— Ой. Ну, я смогу ответить на ваш вопрос, когда мы хотя бы что-то там доведем до конца. Это сложно. В Китае надо обязательно объединяться с кем-то из местных, так как там есть ряд документов, которые нам просто не выдадут. Да и не у всех китайских архитектурных студий есть разрешения на определенные виды проектирования. А вообще: больше всего мне нравится работать поближе к дому.
— А где теперь дом: здесь, в Милане, или в Барселоне?
— В Барселоне. В 90-х мы с Эриком даже спорили по этому поводу… Он утверждал, что архитектор должен проектировать там, где родился. Сейчас это даже вспоминать смешно. Все архитекторы путешествуют и работают по всему миру.
— Кстати, о путешествующих архитекторах. Вы часто говорите в интервью, что любите Ле Корбюзье. Что именно вы почерпнули от него?
— У него такая, казалось бы, “швейцарская архитектура”, строгая, организованная, но в ней всегда есть элемент игры, свободы… что характерно для моих проектов.
— Ваша компания носит и имя вашего мужа. А стиль ваших проектов – общий или уже только ваш?
— Даже и не знаю. Сложно сказать. Мой муж всегда был моим учителем. Но теперь, когда его больше нет… не знаю, понравилось ли бы ему то, что я делаю сейчас. Конечно, сегодняшние проекты кардинально отличаются от того, с чего мы начинали. Но это нормально. Архитектура не может быть одинаковой. Мы должны развиваться.
— Вам сложно было работать над проектом церкви в Ферраре? С религиозными сооружениями всегда непросто. Я помню, что Франсина Хубен, когда ей надо было сделать церковь в Нидерландах, на несколько дней уехала в Венецию и обошла там несколько храмов, прежде чем сесть за работу.
— Как я ее понимаю…Я несколько лет прожила в Венеции. Всегда есть потребность в религиозном, духовном. Я была рождена католичкой. Не могу сказать, что я очень верующая, но я уверена, что такие места нужны. Вы знаете, я была очень рада участвовать в подобном проекте. Для меня это было важно.
— У вас есть любимый цвет?
— Да. Оттенки красного, оранжевого.
— Я не сомневалась. Цвета вашего характера. Архитекторы обычно уставшие и измученные, а вы всегда сияете. Вы заражаете энергией всех вокруг.
— Спасибо! Но в этом есть определенный эгоизм с моей стороны. Люди мне тоже дают многое в ответ.
— Скажите, как вы справляетесь с семьей? Вы постоянно путешествуете.
— Когда дети были совсем маленькие, для меня было болезненно с ними расставаться. Мне очень повезло, что я нашла хорошую няню. Но, в любом случае, я всегда стараюсь делать поездки как можно короче и интенсивнее. К примеру, когда я приезжала в Россию на премию Чернихова, то Москву совсем не увидела.
— Вы хотите, чтобы ваши дети пошли по вашим стопам?
— Даже не знаю… Они мне всегда говорят: “Вот, наши мамочка с папочкой — архитекторы. А мы — нет. Мы будем музыкантами”. Но знаете, мне хочется, чтобы их профессия была творческой. Не могу сказать, что хочу их видеть именно архитекторами. Сейчас этот бизнес в сложном состоянии.
— У вас есть любимый проект, среди ваших?
— Я очень люблю проект рынка Святой Катерины в Барселоне. Он мне душевно близок. Особенно потому, что видишь, как он улучшил кусочек города. Раньше это место было почти заброшенным, неуютным. Это то, чего всегда пытаются добиться все архитекторы – улучшить место.
— Последний вопрос – вам удается самостоятельно контролировать работу офиса?
— Нет. Это невозможно. Конечно, я слежу за работой бюро, но не могу там быть постоянно. И здесь уже все зависит от интуиции. Вы должны чувствовать, сколько вы можете оставить другим и сколько должны сделать самостоятельно. Важно все правильно организовать. И, вы знаете, у меня близкие, теплые отношения со всеми, с кем я работаю. Я общаюсь с ними, интересуюсь их жизнью. И вместе мы создаем хорошие проекты. Это непросто, но работает.
