В конце прошлой недели японский архитектор Кенго Кума был нашим гостем в Москве. Он читал лекцию во время выставки "Арх-Москва" и дал нам небольшое интервью. Мы его опубликуем очень скоро, а пока что предлагаем прочитать интервью, которое Алексей Тарханов взял у Кенго Кумы несколько лет назад. Оно опубликовано в февральском номере AD 2009 года, а недавно вновь опубликовано в книге "Словесные конструкции".
Согласно законам японского гостеприимства профессор Кума вежливо шипит в ответ на мой вопрос. Я спросил: что же в японской архитектуре такого, из-за чего не жаль тратить на самолет сутки жизни? И есть ли у них глубокие тайные ходы, такие, что у них запоют, у нас подхватывают, что у них скажут, над тем у нас задумываются?
Мастерская Кумы – трехэтажный стеклянный куб, стоящий на улице среди маленьких домов. Напротив – крошечный садик с бамбуковой аллеей, ведущей к деревянному храму из потемневшего дерева. Храм прислонен к небоскребу. Стеклянный офис Кумы, который, по идее, должен быть пронизан светом, разделен на крошечные клетушки и кажется ужасно тесным. Внутри – лабиринт полок и стеллажей, между которыми за компьютерами рассажены архитекторы, вперемежку японцы, китайцы, европейцы, американцы.
Стол Кумы-сана – c домашними тапочками под ним. Никакого тебе нагоняющего страх кабинета с дубовыми панелями. Крошечное место, будто бы собранное в зале IKEA в доказательство того, что на двух квадратных метрах можно разместить кабинет знаменитого архитектора.
Порядки почти европейские – тебя даже не заставляют снять обувь. На Кенго Куме темный пиджак и помятая белая рубашка. Пиджак он надел для встречи со мной. Мы говорим в маленькой переговорной, в которую, как в кафе, набиты столики. Из уважения к мэтру нам уступили парту у окна. За соседней партой что-то обсуждают заказчики.
На мой вопрос Кенго Кума отвечает так:
– Вы нигде больше не найдете такой связи между традиционным сознанием и современной технологией. Западные архитекторы всюду делают одно и то же – а мы работаем исходя из того, что нас окружает.
Он не жалует международную команду великих зодчих, которые прилетают, как доктор Айболит, хоть в Америку, хоть в Африку и потчуют аборигенов одним и тем же гоголем-моголем из стекла и металла:
– Заха Хадид или Жан Нувель в любые места на планете являются с готовым стилем. Их теперь и зовут как раз для того, чтобы они в очередной раз повторились. Это плоды глобализации, и мне кажется, люди начали уставать от такого тотального брендирования.
Я пробую не согласиться. Можно жить в Африке, ездить на английской машине и писать на американском компьютере, а не выращивать их на ближайшей пальме. Почему не купить готовую архитектуру? Но Кума категоричен: архитектура – не компьютер и не машина, она не может переезжать с места на место. Она связана с ландшафтом, природой, климатом, местной жизнью и должна из них вырастать, а не спускаться готовой с небес.
Такая архитектура требует гораздо больше времени от автора, но Кенго Кума готов его тратить. Для него дом – вещь, определяемая влиянием двух сил, заданных изначально. С одной стороны, влияние места, где стоит дом, с другой – воздействие живущих в нем людей, реализующих свое право на свет, пространство и теплый сортир. Граница между этими требованиями – тонкая пленка-оболочка, которая у Кумы почти прозрачна.
Маленькие заказы, сущие крошки со стола былого экономического чуда. Зато проекты Кумы возвращают японскую архитектуру к ее истокам. Он любит простые материалы – дерево, бамбук, бумагу. Его зовут, чтобы он показал Западу, как должны сегодня выглядеть традиционные здания – к примеру, павильоны чайных церемоний. Оказывается, они похожи на кокон бабочки. Воздух входит в его дома через музыкальные цезуры в каменных стенах. Он умеет превратить в подобие рисовой бумаги даже пластик. Его не зря считают одним из самых тонких архитекторов самой тонкой в мире архитектуры.
Рожденный в 1954 году в токийском пригороде, Кенго Кума окончил университет в Токио, а продолжил образование в Нью‑Йорке, в Колумбийском университете. Какая между ними разница?
– В японском университете итогом работы был чертеж, мы уделяли огромное внимание графике, подаче, макету. В Колумбии все было гораздо более конкретным. Там каждый студент может объяснить свою идею и получить мгновенный ответ преподавателя – реальна ли она, какие заложить конструкции. В Японии вы всегда сами по себе, а в Америке учат работать в команде.
Кума впервые захотел придумывать дома в десять лет, когда увидел по телевизору фильм о строительстве олимпийского стадиона в Токио, откомментированный автором, Кензо Танге. Следующее сказочное впечатление – город будущего, спроектированный на “Экспо 70” в Осаке. Старшее поколение, от Кензо Танге до Тадао Андо, воспользовалось благоприятными экономическими условиями 1970‑х, создав удивительную, обожаемую и уважаемую во всем мире архитектуру. Она кажется исполненной истинно японской тонкости и одновременно куда более западной и современной, чем все, что делалось в Европе и Америке. Мы не видели ее изнутри. Для японцев же, похоже, она выглядела импортированной – как местные сорта кока-колы.
– Я принадлежу к потерянному поколению. Мы пришли в архитектуру, когда кончилось время больших заказов. Мы застали заморозки, но в культурном смысле это может быть и лучше, чем ситуация перегрева. У нас больше времени на то, чтобы думать.
Я показываю Куме храм за окном, прислоненный к стеклянному фасаду соседа, и говорю ему, как волнует меня в Токио или Осаке эта смесь небоскребов из “Звездных войн” и старого японского города, как будто бы сошедшего с гравюр. Неужели это и есть результат экономического чуда? Скорее несчастья, чем чуда, покачивает головой Кума. Это произошло гораздо раньше – после Второй мировой. Старая Япония погибла в огне американских бомбардировок – безумные 1970-е только завершили процесс.
Мне кажется, что возвращение к прежнему, человеческому масштабу города уже невозможно. Кума более оптимистичен. Он считает, что это реально. Если изменить систему использования материалов и масштабы проектирования, со временем небоскребы, рожденные спекулятивными ценами на землю, опять сменятся малоэтажными улицами.
– Какова самая отвратительная архитектура, которую вы когда-либо видели? – спрашиваю я.
– “Нормальная” квартира в Токио. В таких здесь живут миллионы. Маленькая, плотно упакованная в большой дом бетонная ячейка – она прносит максимальную прибыль и устраивает девелоперов. Это меня огочает. Квартира – базовый элемент города. Париж не был бы так прекрасен, если бы в XIX веке французы не установили высочайший стандарт городского жилья. Поэтому качество всего города оказалось необчайно высоким.
Но сам он, разумеется, живет не в квартире? Нет, конечно. В доме, который спроектировала его жена-архитектор. Он всегда жил в доме. Воспоминание детства – старый деревянный семейный дом рядом с новыми бетонными домами его одноклассников. Сначала он даже его стеснялся, потом понял и полюбил запах стропил и скрип пола под татами. Именно тогда он оценил традиционные материалы, которым пытается сейчас вернуть утраченное почетное место в японской архитектуре.
Трудно сказать, не поздно ли. В наше время природа парадоксально изменилась. Стекло, бетон и металл заменили в городе холмы и рощи, а пластик стал таким же элементом ландшафта, как когда-то сорная трава. Он так же свободно произрастает на асфальте, он в городе более “природен”, чем дерево. А дерево вот-вот станет более редким и драгоценным, чем золото.
– Я неплохо отношусь к пластику, – парирует Кума, – мне приходилось делать пластиковый дом. Меня спросили: зачем, разве это достойный материал? А мне казалось, что это тоже очень интересная задача.
– И все-таки, что же самое драгоценное для вас в традиционной японской архитектуре? В чем же ее, так сказать, важнейшая тайна?
– Конечно, это сад. Когда-то в Японии не было архитекторов, только декораторы и садовники. Садовники иногда проектировали что-то, что стояло в садах. Вот идеал архитектуры: сначала вы проектируете окружение, и оно рождает здание. Так мы жили в Японии.
“Что же это за страна?” – подумал я в удивлении. Что же это за непонятная страна, где архитекторы радуются кризису, знают свою Важнейшую Тайну и так крепко держатся за нее, как будто впереди у них не давно выигранный бой, а тяжелая битва?
Фото: Александр Паутов