26 мая, после своей лекции в ЦДХ, архитектор Кенго Кума встретился с редактором сайта AD в баре московской гостиницы Ritz Carlton, которая любезно предоставила помещение для интервью. Кенго Кума рассказал о том, почему последние полвека в жизни его страны были ошибкой, о том, что китайские студенты сильнее японских, а американские слабее, и о том, почему ему одинаково интересно строить и в Японии, и в Италии.
Я рад приветствовать вас здесь, в Москве, по двум причинам: во-первых, вы сами прекрасный архитектор; во-вторых, вы представитель японской школы архитектуры – самой интересной архитектурной школы в мире, на мой взгляд. Подъем японской архитектуры в последнее десятилетие можно назвать золотым веком. Какие, по-вашему, у этого причины?
В 1990-е годы в Японии с экономикой было не очень хорошо, и японский подход к жизни в это десятилетие изменился. Мы захотели создать новую эстетику, новый образ жизни, непохожий на американский образ жизни XX века. Раньше, в 80-е, мы подражали американской архитектуре и американскому образу жизни, но после 1990-х мы идём в другом направлении.
И что это за новый образ жизни?
Гармония с окружением. Мы, японцы, живем в маленькой стране с ограниченными природными ресурсами, с суровыми природными условиями. Но после 1945 г. мы следовали американскому образу жизни: потребление энергии в большом количестве, строительство больших заводов... Этот сценарий невозможен в Японии. Вот почему мы думаем о том, чтобы развиваться в других направлениях.
Я знаю, что вы много строите в Китае. Как вы начали там работать?
Мой первый проект в Китае – «Бамбуковый дом». Раньше мое мнение о Китае было не очень хорошим: города, такие, как Пекин и Шанхай, с небоскребами, построенными в подражание американским небоскребам... Но когда меня попросили спроектировать «Бамбуковый дом», мой друг, профессор Пекинского университета, рассказал мне, что он будет частью Коммуны Великой стены. Это не похоже на типичный китайский девелоперский проект...
Это как бы коллекция архитектурных шедевров...
Да. Это в большей степени культурный проект. Здесь нет экономики. И я решил участвовать в нем. Мой проект был хорошо принят в Китае, и поэтому некоторые китайские заказчики стали обращаться к нам с подобными предложениями. С тех пор мы там много строим.
Помнится, вы как-то рассказывали, что “Бамбуковый дом” показали в одном китайском фильме…
Да, в рекламе Пекинской Олимпиады.
Таким образом, для китайцев он символизирует подлинный, исконный Китай?
Мы в Японии ищем свою идентичность, а китайский народ ищет свою. И китайцы мне часто говорили, что дух китайской культуры сейчас сохраняется в Японии. Китайская культура со времен династии Цин, с XVII века, сильно изменилась. И они считают, что подлинная китайская культура, культура эпохи Хань, в большей степени сохранилась в Японии. В том числе и в моей архитектуре.
А еще вы в каком-то маленьком городе в Италии построили три объекта.
Да, в Казальгранде... Я люблю проектировать маленькие вещи. Особенно в Италии, где сохранились ремесленные традиции: обработка камня там чудесная, керамическая черепица... мы с наслаждением работали с итальянцами.
Вам нравится исследовать местные технологии?
Да, да. Особенно мне нравится работать с мастерами штучного производства, не с большими компаниями. Я верю в человека и в личные навыки.
Казальгранде – тоже культурный проект?
Да.
Какие-то странные эти культурные проекты в Китае, Италии... или, например, кампус Vitra. Это коллекционирование архитектуры как искусства, вне связи с повседневной жизнью людей. Вам это не кажется немного сомнительным?
Что именно?
Отношение к архитектуре с позиции музеологии, как к искусству.
Я думаю, что, действительно, художественные проекты такого рода имеют риск оторваться от повседневной жизни, стать изолированными произведениями искусства. Но, с другой стороны, через такие проекты мы можем стимулировать местные ремесла и новое использование материала. И в будущем это поможет найти новые точки связи с повседневной жизнью.
Мы работаем в разных странах и узнаем новые вещи о других культурах. Мы движемся к локализму, к пониманию глубины и богатства тех мест, куда приходим.
По-моему, это можно считать новым движением в архитектуре. Архитекторы XX века тяготели к глобализму, к интернационализму. В XXI веке индустриализация кончилась, и мы взяли другое направление.
Но ведь были архитектурные практики в 20 веке, которые тоже были сосредоточены на местных ситуациях: Алвар Аалто, швейцарские архитекторы…
Да, да. Но они работали только в своих родных странах. А я работаю иногда в своей родной стране, а иногда в других контекстах. Столкновение с незнакомым контекстом раскрывает сущность местных культур. И эта новая ситуация, ситуация именно XXI века.
Так сказать, глобальный локализм?
Ха-ха... Да, точно.
Мне было бы интересно услышать от вас об архитектурных школах Азии. Тут, в Европе, мы неплохо знаем о японской архитектуре, но об архитектуре, например, Таиланда, Индонезии до нас доходят отрывочные сведения.
Если говорить об архитектурном образовании, Пекинский университет очень силен. Мы делаем соместные проекты с китайскими студентами, и их уровень растет год от года. Я чувствую энергию, которая идет от них. А японские архитекторы год от года все слабее.
Почему?
Из-за экономического упадка Японии. А в общем уровень Азии очень хороший. Я преподаю еще и в Америке – там ситуация не так хороша.
А чем вы занимаетесь в университете?
Помимо того, что я веду университетский курс, под моим руководством студенты участвуют в конкурсах. Студенты счастливы поработать в настоящем конкурсе.
Скажите, кто из молодых японских архитекторов для вас наиболее интересен?
Из молодых архитекторов – Со Фудзимото, и еще Масахиро Харада (Mount Fuji Architects).
И что же именно вам в них кажется самым интересным?
В Со Фудзимото?
Да, например.
Неопределенность. До моего поколения в архитектуре ценилась отчетливость. Например, у Тадао Андо все строгое, четкое. А Со Фудзимото… он, например, не заботится о форме как таковой, о геометрии. Это очень интересно.
Спасибо. Эта беседа была очень познавательна и полезна для меня.
Спасибо и вам.
Фото: Александр Паутов