Дух Либескинда несовместим с элегической тишиной Шарлоттенбурга, где находится его берлинский офис. В обыкновенном кирпичном домике прячется двухэтажная рабочая крепость: отовсюду торчат острые углы, сотрудники либо зависают на рабочих местах в сомнамбулическом состоянии, либо, наоборот, куда-то ломятся с холерическим блеском в глазах. В узком коридоре натыкаешься на кучу мусора – это недоделанный макет. На одной из наклонных стен вполне можно было бы написать девиз Даниэля Либескинда – “Недоверие к порядку!”
Цепкий, внимательный взгляд и крепкое рукопожатие профессионального пианиста. Он застает нас любующимися изящной и острой композицией из деревянных брусков, камня, осколков стекла и стали на столе.
– Да это же просто образцы отделочных материалов, – говорит Даниэль Либескинд и с дребезжащим смешком сдвигает всю эту историю на пол.
На полу перегруппировавшийся “мусор” напоминает уже городской квартал. Но архитектору этот случайный результат не вполне нравится. Он трет переносицу под очками, нагибается и меняет местами несколько кусков камня, достает откуда-то пару паркетин и осторожно вводит в композицию. Потом загадочно улыбается и поясняет:
– Архитектурный поиск – введение в неизвестность. Рецепта хорошей архитектуры не существует – ее дух блуждает там, где ему вздумается.
Либескинд нашел способ этот дух ловить. Несколько лет назад он был университетским профессором с реноме теоретика и философа, “широко известного в узких кругах”. Кроме очередной кафедры, ему ничто не светило. Единственный объект – музей художника Феликса Нуссбаума в Оснабрюке.
Сейчас объекты Либескинда возникают как грибы, от Канады до Калифорнии, от Берна и до Манчестера – в одно утро 1999 года он проснулся знаменитым. Это было утро открытия Еврейского музея в Берлине. Музея, которому архитектор отдал десять лет жизни и миллионы нервных клеток. Он доказывал городским властям и заказчикам, как важна для Берлина и еврейского народа радикальность его проекта. Только когда Либескинд достроил музей, все сразу уразумели его гениальность. Раньше она была за пределами всеобщего понимания.
Этот музей – пустое помещение: под блестящей цинковой кожей здания нет ни одного экспоната. В пространстве, разграниченном рампами и коридорами, энергия пустоты доходит до пугающей концентрации. Это музей отсутствия, бесконечной тоски, выливающейся в немой плач по жертвам холокоста. Каждый, кто путешествует по тропинкам и дорожкам, проложенным Либескиндом, ощущает силовое поле скорби.
Окрыленные критики после посещения музея разразились потоком метафор: “разорванная звезда Давида”, “разбитая свастика”, “кабинет доктора Калигари”. Музей поражает, но еще в большей степени поражает, насколько судьба Либескинда соответствует этому заказу. Он родился в 1946 году в Лодзи. Часть его семьи погибла в газовой камере. В 1957 году вместе с родителями Даниэль перебрался в Израиль.
Вундеркинд и виртуоз фортепианного искусства, он получил стипендию для обучения в США и через пять лет – американское гражданство. Образ статуи Свободы, материализованная мечта 14-летнего эмигранта о свободной жизни в свободной стране, всплывет в его памяти в 2001 году, когда он будет проектировать мемориал на месте WTC. В его небоскребе-стелле статуя с факелом отразится, как в зеркале.
Пока же он оставляет музыку и начинает учиться архитектуре. В 1978 году вечный странник строительства, философии, математики и поэзии стал деканом в Кранбрукской академии искусств. Позже, будучи профессором, читал лекции в Гарварде, Чикаго, Лондоне и Йелле. На тот момент, когда в 1988 году архитектурный куратор Музея современного искусства в Нью-Йорке Филип Джонсон пригласил его участвовать в выставке “Архитектура деконструкции”, он не построил ни одного здания. Выставка сделала Либескинда, с его идеями и теориями, влиятельной фигурой в профессии. Через одиннадцать лет, с появлением Еврейского музея, его звезда взошла по-настоящему.
Годы борьбы за проект сделали Либескинда героем Берлина. Но сам он разочарован. Переехав сюда в 1989 году, он сразу же влился в архитектурную дискуссию, хотел “открыть окна и впустить ветер перемен”. Сегодня будущее Берлина Либескинд описывает как “очень скучный стиль”. Случайность ли, что сейчас у Либескинда в Берлине нет проекта? Этот радикал утыкал мир своими металлическими зубьями, пометал каменные молнии и разбросал по разным ландшафтам кубики. Похоже на кичливую изощренность форм – к Музею Виктории и Альберта пристраивается спираль. Денверский музей искусств походит на разбившуюся хищную птицу, Еврейский музей в Сан-Франциско – это три золотистых многогранника. Опрокинутую геометрическую модель напоминает развлекательный центр под Берном. Может быть, Либескинд впал в детство и заигрался?
Вовсе нет. В июне 2002 года в Манчестере королева торжественно открыла Imperial War Museum North, по форме напоминающий разбитый на кусочки земной шар. Комментарий Либескинда:
– Это не музей победы, а музей войны; не музей мира, а музей конфликта, ведущего к мучительному обретению этого мира. В моей голове родилась масса образов – Уинстон Черчилль со своей знаменитой речью о конфликте как средстве достижения мировой стабильности; картина Гойи, где Уран пожирает своих детей; блистательные победы союзников; наконец, яма на месте WTC. Все это сложилось в образ разлетающейся на куски земной сферы – вселенской катастрофы, которой и была на самом деле Вторая мировая война. При таких масштабах бедствия нет проигравших и победителей. Есть только мертвые и пострадавшие.
Но как же быть со следующим проектом Либескинда – перепланировкой автобана? Речь идет о крупнейшей в Европе цепи супермаркетов под швейцарским городом Берном – здесь на двух тысячах шопинг-миль разместились магазины, парк развлечений, отель и кинотеатр, который живописно повиснет над проезжей частью. Либескинд смеется:
– Торговые комплексы – это и культурные комплексы, здесь происходит самое интересное. Работа, быт, покупки и досуг – эти понятия очень расплывчаты. Надо задуматься, как лучше использовать нашу интерактивность. Архитектуре место именно в зоне покупок – воздействие этого публичного искусства зависит от того, насколько активно его воспринимают люди.
В жизни каждого юноши случается момент, когда он со своими товарищами дает клятву “Живи необузданно и опасно!”. Даниэль Либескинд до сих пор остался таким юношей. Своей будущей жене он обещал перед свадьбой, что никогда не предаст своих взглядов и не продаст душу. Муж Нины Либескинд сдержал слово: в его бюро все выглядит необузданно и отчасти опасно. С той же радикальностью, с которой он много лет боролся за свои взгляды на Еврейский музей, Либескинд работает и над магазинами, офисными центрами и университетами своего будущего. И, несмотря на препятствия, он все равно стремится вперед:
– Нельзя быть архитектором, не будучи оптимистом!
Текст: Александр Хош, Егор Ларичев