Георгий Гольц построил всего десяток домов, сохранилось их и того меньше. Но история советской архитектуры без него была бы совсем другой.
На Яузе есть удивительная постройка – шлюз конца 1930-х: легкий классический павильон на острове среди реки. Похожий на корабль силуэт весной утопает в яблоневом цвете, и само место остается одним из самых романтичных в Москве. Построил шлюз архитектор Георгий Гольц, его обычно “шлюзом Гольца” и называют. И это едва ли не единственная сохранившаяся постройка человека, который в свое время считался надеждой советской архитектуры.
Жизнь Гольца – сплошное противоречие. С одной стороны, успехи: он был лауреатом Сталинской премии, академиком архитектуры, учеником Щусева и Жолтовского, звездой советской богемы. С другой – проблемы: Гольц, автор десятков проектов, построил лишь несколько зданий. И ладно бы он был мечтателем-авангардистом, как Иван Леонидов. Но Гольц был убежденным сторонником сталинской классики. Почему ему не везло и чего стоит его репутация?
Гольц родился в 1893-м, учился во ВХУТЕМАСе у Владимира Фаворского и уже к середине 1910-х бурно включился в московскую артистическую жизнь. Он участвовал в акциях футуристов – снялся, например, в единственном фильме “будетлян” “Драма в кабаре футуристов № 13”. Дружил с Маяковским и даже играл американца в его “Мистерии-буфф”. Человек он был заводной, остроумный и очень общительный – друзья звали его “бокалом шампанского”.
Изначально Гольц собирался стать художником-графиком, но в Москве 1920-х мимо архитектуры и архитекторов было не пройти. Общительный юноша передружился со всеми, от конструктивиста Ладовского до классика Жолтовского, и увлекся предметом. В квартире Гольца в Мансуровском переулке, в маленьком, времен нашествия Наполеона домике, ежедневно собиралась толпа веселых студентов, которые потом стали звездами советской архитектуры (среди них был, к примеру, Андрей Буров).
Сначала Гольц был, как и положено, конструктивистом. Работал в ОСА (Объединении современных архитекторов) и МАО (Московском архитектурном обществе). В бригаде МАО он с приятелями – Михаилом Парусниковым, Сергеем Кожиным и Иваном Соболевым – построил прядильную фабрику в Ивантеевке и котельную КиевГРЭС. Оба здания вошли в учебники по истории советской архитектуры.
А потом, в 1924 году, Гольц исполнил свою давнюю мечту – поехал в Италию. Пробыл он там семь месяцев, объехал Рим, Флоренцию, Неаполь и почему-то остров Искью. Путешествие изменило его жизнь. “Италия меня совершенно потрясла. Первое время я даже не мог рисовать”, – говорил он. С конструктивизмом было покончено: в Россию Гольц вернулся убежденным классиком, влюбленным в постройки Брунеллески, и работать решил под девизом “Искусство имеет будущее, когда использует свое прошлое”. В какой-то мере этого можно было ожидать – Гольц всегда воспринимал свою профессию романтически и не без ренессансных ассоциаций. Описывая работу над росписями Казанского вокзала (где Гольц помогал Щусеву, еще одному из своих друзей-учителей), он говорил: “Я должен был на весу рисовать мелом, а сзади шел лепщик и делал свою работу. В очках, засыпанных мелом, я чувствовал себя Микеланджело”.
Гольцу повезло, его страсть к “освоению классического наследия” совпала с политикой советского архитектурного начальства. Гольц стал сотрудничать с главным нашим классиком, Иваном Жолтовским – вместе они строили банк на Неглинной и знаменитый дом на Моховой. Бригада Гольца в МАО распалась, в глазах профессионального сообщества Гольц затмил товарищей. Как-то раз в Моспроекте соавторов приветствовали фразой: “А вот и Гольцы пришли”.
“Бокал шампанского” был звездой, лидером, надеждой советской архитектуры. Он участвовал в конкурсе проектов Дворца Советов в составе аж двух творческих коллективов и потому ухитрился получить сразу первую и третью премии. Он познакомился с Ле Корбюзье и тут же с ним поругался – не сошлись во взглядах на классику. Корбю тем не менее назвал Гольца “архитектором современной Москвы”.
Первое большое произведение Гольца-классика – комплекс Изогородка в Москве (1933), в районе Сокола. Любовь к Брунеллески отразилась в здании самым непосредственным образом: архитектура Изогородка местами буквально копирует детали флорентийского Оспедале дельи Инноченти. Сейчас, правда, оценить здание трудно – оно сильно перестроено. Как, впрочем, и почти все постройки Гольца, ему в этом плане фатально не везет. Большой Устьинский мост (1938) лишился большей части декора. Жилой дом на Большой Калужской (дом № 22 на Ленинском проспекте), за который Гольц получил перед войной Сталинскую премию, стоит, как стоял, но из-за потока машин его мало замечают. Так что шлюз на Яузе – фактически единственная постройка, по которой можно серьезно судить о работе Гольца.
Во время войны с Гольцем, эвакуированным в Чимкент, словно что-то случилось. Один за другим, не дожидаясь победы, он стал проектировать монументы героям войны, грандиозные и утопические. На бумаге Гольц возводил памятники защитникам Северного Кавказа и Сталинграда, реконструировал разрушенные города. Листы с пирамидами, колизеями и амфитеатрами ложились в стол, как и проекты для Московского ипподрома, павильона Совхозов на ВСХВ, дома Совнаркома в Зарядье и десятки других.
Почему Гольц перестал строить? Возможно, дело в его характере – борьба в архитектурной среде в конце 1930-х утратила революционную романтику и стала жестче. А Гольц не желал грызть глотку коллегам-противникам, с которыми еще недавно дружил. А может быть, дело в самой архитектуре Гольца – идеологически “правильной”, но слишком романтичной. Не случайно он много времени проводил, создавая театральные декорации – фантазии, неуместные в “реальной” военной и послевоенной архитектуре.
Георгий Гольц погиб в 1946 году, его сбила машина на Большой Садовой. В 2006-м, когда в ГМИИ имени Пушкина прошла выставка его графики, стало ясно: Гольц – настоящий “бумажник”, его проектное наследие значительнее, чем постройки. Но обычно “бумажники” с официальной архитектурой спорят. А Гольц стал невостребованным классиком в стране, где классика была главным стилем.
По чертежам Гольца и его шлюзу на Яузе видно, какой могла быть советская архитектура, если бы на нее не влияла политика. Он полюбил исторические стили сам, без указаний сверху. Проектировал чисто и искренне, не вплетая во фризы кукурузные початки и не венчая колонны бараньими рогами. И уже поэтому архитектура Гольца – настоящее открытие в области, про которую, кажется, известно все.
Текст: Олег Антонов
Фото: владислав ефимов; из семейного архива; графика: георгий гольц / из собрания гмии им. а. с. пушкина