Пятьсот лет назад во французском замке Клу близ Амбуаза умер незаконнорожденный сын нотариуса из Винчи, обласканный герцогами и королями. Джорджо Вазари уверял, что он скончался на руках у Франциска I. Но флорентийцы и миланцы не хотят оставлять его память в руках парижан. Миланский мебельный салон в этом году посвящен Леонардо да Винчи.
На самом деле славную дату могут праздновать не только дизайнеры и архитекторы. К ним могут присоседиться медики, саперы, мелиораторы, авиаконструкторы, танкостроители. А еще математики, актеры, музыканты, шахматисты. Ну и в последнюю очередь художники. Когда мы называем Леонардо “титаном Возрождения”, мы вспоминаем его картины и картоны, пытаемся атрибутировать новые рисунки или даже обнаружить скульптуры, спорим о подлинности работ на Sotheby’s. Он для нас великий художник.
Мы забыли о том, с каким титаническим восторгом взрослый, казалось бы, человек с толстовской бородой занимался ерундой: устраивал фейерверки, надувал воздушные шары и конструировал неведомых зверушек, безжалостно комбинируя крылья одних с лапками других.
Да Винчи ставил себе важнейшие вопросы мироздания: почему человек видит глазами, а слышит ушами? Почему газы выходят именно из зада? Куда течет река? Как переместить гигантскую статую системой блоков? Как сделать лак, который увенчает его картину (которую он когда-нибудь напишет) и сохранит ее в целостности навеки? Как сказал узнавший про эту заботу его заказчик папа Лев Х, “увы, этот не сделает ничего, раз он начинает думать о конце, прежде чем начать работу”. И так оно и случилось.
Если бы растопыривший руки “Витрувианский человек” да Винчи имел все атрибуты ремесел, которыми владел или хотел овладеть его создатель, он был бы похож на осьминога, на марсианина из романа Уэллса. Но у Нomo vitruvianus (между прочим, иллюстрации к архитектурному трактату Витрувия) всего две пары ног. И две пары рук.
Я не знаю, отвечал ли да Винчи заказчикам: “У меня не десять рук”, но вел он себя именно так. “Когда ему нужно было что-то сделать, он колебался, не умел сразу решиться, бросал едва начатое, не жалея, уничтожал начатую работу. Он был великий медлитель в науке и искусстве”, — пишет о нем Алексей Дживелегов, автор одной из лучших русских биографий.
Великий медлитель никогда и ничего не произвел вовремя. Все возможные дедлайны были им сорваны, его партнеры лезли на крепостную стену, но ничего не могли поделать. Он умел зарабатывать деньги, но не был стяжателем, хотел высшей, невиданной роскоши — жить так, чтобы заниматься только тем, что ему в данный момент интересно, и с обидой реагировал на требования заняться делом или хотя бы выполнить обещания.
Ему даже приходилось платить неустойку, хотя неустойку не принимали. Чего стоит история с “Тайной вечерей”, когда, наскучив бесконечными мольбами настоятеля закончить наконец-то давно обещанную работу, он пригрозил Лодовико Сфорца изобразить кляузника в образе Иуды. Ему везло, что Италия состояла из соперничавших друг с другом городов, что позволило ему менять как перчатки государей, курсировать между Флоренцией, Миланом, Мантуей, Венецией, Парижем в компании юных красавцев учеников, деливших с ним тяготы научной жизни.
Леонардо мог увлекаться живописью и быстро сделался непревзойденным мастером, но его художественная карьера состояла больше из неудач. Не был закончен конь-великан для Сфорца, потекла фреска “Битва при Ангиари”, едва спаслась “Тайная вечеря”, картины темнели и гасли одна за другой.
Когда в толпе туристов ты пытаешься разглядеть в Лувре хоть краешек Джоконды, ты не понимаешь, почему этот титан вел себя как чайник, почему не занимался единственно тем, что из его наследия сохранило цену до наших дней. Если бы он просто, без завиральных идей, писал картины, как старательный Рафаэль, — цены бы не было Леонардо. А так его наперечет. Италия ссорится из-за него с Францией, русские олигархи судят из-за него арт-дилеров, за заполненные его рукой конспекты (они же кодексы) платят миллионы.
Куда дешевле слава великого изобретателя и отца наук. По городам странствуют выставки машин Леонардо, выполненных из дерева с таким тщанием, как будто бы над ними работал целый проектный институт имени Буратино и Папы Карло. Ничто у Леонардо не поехало и не полетело. Отец бросал своих “детей” без пригляда, и никто из них не повзрослел и не вышел в люди. Да и реальных детей не завел, потому что не нашел способа делать их без женщин.
Актуален он не в науках. В науках мы больше преуспели. Но сейчас после торжества выдающихся узких специалистов приходит время выдающихся дилетантов, внешне неудачников, которые тратят дни на кажущуюся чепуху: “И может быть, терпения не хватит у тебя и ты не будешь прилежен. Обладал ли я этим всем или нет — об этом скажут сто двадцать мною составленных книг, причем не мешали мне ни корысть, ни нерадение, а только время. Прощай”.
Живи он в наше время, он постоянно бы бранился в фейсбуке с Микеланджело, а вместо того чтобы писать картины, якшался бы с учеными и писал бы письма в правительство с предложением сделать мощнейший танк, быстрейший вертолет и наиразрушительнейшую ракету. В этом отношении он был счастливо аморален: “Зло, которое мне не вредит, все равно что добро, которое не приносит мне пользы”.
Фото: Bridgeman/Fotodom.ru; legion-media