Cоцреализм – единственный в своем роде художественный стиль: у него есть точные даты рождения и смерти. Двадцать третьего мая 1932 года в “Литературной газете” громили авангард и противопоставляли его марксистской эстетике, которая должна была радовать и просвещать новых людей.
Дружный коллектив авторов назвал это правильное искусство “социалистический реализм” и благословил на дальнейшие подвиги. А через семьдесят один год 25 ноября 1993 года открылась в Русском музее огромная выставка, посвященная соцреализму. Торжественный прием по этому случаю превратился благодаря перестроечному задору в битву демократов и коммунистов, и в пылу сражения мало кто заметил покойника. А он там присутствовал, хоть и незримо.
Кураторы выставки, собрав вместе пятьсот штук спортсменов, стахановцев, Леонидов Ильичей Брежневых в окружении пионерок, позволили взглянуть на них отстраненно, как на художественное явление. Вот этого-то соцреализм и не пережил – переродился из политического инструмента в экономический и стал серьезным объектом коллекционирования.
Его покупателями сразу после перестройки в массе своей были иностранцы. Из тех, для кого тоталитарный строй – фильм ужасов вроде “Крика 3”. Немцы, например, на удочку всеобщего счастья не ловятся. Они своего реализма 1930–1940-х насмотрелись достаточно и иммунитет на парадные портреты в рост и суровые лица спортсменов выработали навсегда. Для остальных же Герасимов – тот же Булатов. Они не могли и не могут поверить, что все это смертельно серьезно и за этими картинами непоколебимая уверенность в победе коммунизма и ожидание светлого будущего, которое уже на пороге.
Владелица галереи Maison d’Art на Лазурном Берегу Мариетта Корсини так говорит о клиентах, покупающих соцреализм: “У меня в соседних залах висят Николай Сысоев и Эль Греко, праздно шатающаяся публика проявляет одинаковый интерес к обоим, но купят бодрую “Почтальоншу” гораздо скорее”. И дело тут даже не в цене, которая различается на много нулей, а в легкости восприятия. Чтобы проникнуться Эль Греко, нужны специальные знания и высокий уровень внутренней меланхолии; чтобы полюбить раскрасневшуюся от мороза крестьяночку, не нужно прикладывать никаких интеллектуальных усилий.
В России же в начале 2000-х за собирание соцреализма взялись корпорации. Первым был Петр Авен: он приобрел хорошего Дейнеку на Christie’s и понял, что стены банковских кабинетов просто родились для подобных вещей.
“Это искусство для тех, у кого совсем нет чувства юмора, или для тех, у кого его слишком много, – говорит Павел Теплухин, глава “Тройки-диалог” и специалист по инвестициям. – Но не надо забывать, что деньги все равно на первом месте. В разгар “русского бума” оставалось не так много национальной живописи, которая не стоила бы астрономически и была бы действительно хорошего качества”.
За золотник схватились еще несколько банковских закупщиков. И обнаружили, что он если не бездонен, то глубок. Благодаря их усилиям средняя стоимость Дейнеки или Дмитрия Маевского поднялась на 30–50 %, но ни до цен на русский авангард, ни до Айвазовского не дотянула. Они все еще привлекательны для средней категории русских коллекционеров.
“На них мы и ориентируемся, – объясняет владелец галереи “Соцарт” Владислав Шумский. – Кого-то интересуют самые политизированные вещи, вроде съездов и встреч на высшем уровне, но таких мало. В основном покупают солнечные пейзажи и классические спортивные сценки. То есть самое позитивное”.
Видимо, несмотря на кончину соцреализма, агитация за счастье продолжает работать, а вера в светлое будущее никуда не пропадает. И не важно, что коммунистическим оно уже вряд ли будет.
Ударному труду — ударные цены
1. Александр Дейнека. “Оборона Петрограда”, 1935, £770 000, Sotheby’s 2008
2. Александр Дейнека. “Футболист”, 1935, £350 000, Christie’s 2009