В моей гостиной воцарился диковатого вида диван, собранный по кускам на антикварном развале. Невероятной длины, с обитой тканью спинкой, опирающийся на две тумбочки по бокам. Никаких сведений о возрасте и происхождении. Отвечая на вопросы удивленных друзей “В каком он стиле?”, я путался между ар-деко и ар-нуво. Честно говоря, более всего он вызывал у меня ассоциацию со стилем офицерского борделя, но этого стиля не было во “Всеобщей истории искусств”. Только увидев похожий диван на выставке в МАКе, венском музее прикладного искусства, я смог идентифицировать его как работу “Венских мастерских” Йозефа Хоффмана. Точнее, как работу анонимных последователей, безымянных мебельных “пиратов” начала ХХ века.
Йозеф Хоффман (1870–1956) вошел в историю как человек, установивший каноны хорошего вкуса во всей довоенной Европе. Это признано всеми – влияние Wiener Werkstätte, “Венских мастерских”, созданных в 1903 году Йозефом Хоффманом и Коломаном Мозером с помощью промышленника Фрица Ваерндорфера, было беспрецедентным.
Художественных групп в довоенной Европе хватало – стоило художникам подружиться в парижском бистро или в венской кофейне, они тут же основывали общество, чтобы издавать журнал, поддерживать друг друга, продвигать новое, бороться против филистеров в искусстве и делить счета за обед и выпивку.
Тот же Хоффман был основателем Венского сецессиона, идеологического авангарда европейского модерна. Но в “Венских мастерских” фабриковали не идеи, а готовый продукт. Для этого была создана целая производственная структура.
“Венские мастерские” имели свои магазины и склады, свои клубы и кафе, помеченные сплетенными буквами WW. У них были не только свои архитекторы, но и строительные подрядчики, которые должны были воплощать в материале самые странные идеи этих архитекторов. Столярная мастерская делала мебель, маляры мешали краски и лаки. Тиснение кожи, литье и обработка металла, керамика и эмаль, обои и ткань для обивки мебели – все свое, удивительно качественное и очень дорогое.
Многие художественные объединения в те годы ставили на демократичный дизайн, рассчитывая на массовое производство, как это сделали, например, братья Тонет. Хоффман предпочитал выпускать уникальные экземпляры, поддерживая уникальные цены. Он никогда не мечтал о том, чтобы вещи Wiener Werkstätte стояли в каждом доме. “Если мы не можем работать для всех, – говорил Хоффман, глядя на собеседника сквозь тонкие очки, – давайте работать для тех, кто может себе это позволить”.
Человек, обратившийся в “Венские мастерские”, мог поменять весь окружавший его предметный мир – от фасада дома до гостиной в нем, от гостиной до стоящего посредине стола, от стола до венчающей его солонки. Внутри венского стиля можно было провести всю жизнь, пересаживаясь с кресла у камина на вычурный керамический унитаз и засыпая в кубистической кровати. Это был опыт домашнего total look, который в то время возвышенно называли Gesamtkunstwerk, “тотальным искусством”.
Хоффман мечтал распространить свое влияние и на моду. Ему хотелось создать стиль одежды, подходящий для гениев дизайна вроде него самого. “Никакой портной, – жаловался он, – не поможет человеку, который желает произвести подлинное впечатление”. Хоффман завидовал североамериканским индейцам. Их раскраска и наряды сразу показывали, кто они и какое место занимают в этом мире.
Коллеги описывали Хоффмана как совершеннейшего джентльмена, всегда прекрасно одетого и окруженного умными и красивыми женщинами. В принужденно элегантной позе, с ногой, закинутой на ногу, и с широкими бедрами, спрятанными за резной боковиной кресла, Хоффман сфотографировался в мастерской своего друга Коломана Мозера. Это и вправду человек, который хочет произвести впечатление. Никакого художественного беспорядка: коротко стриженные волосы, холеные усы, тонкие очки, галстук-бабочка, платок в нагрудном кармане, три пуговицы на рукаве, ботинки с узкими носами и даже шляпа в руках – вещь совершенно необходимая в помещении.
Хоффман был женат, и не один раз, но едва ли только женщины были ему интересны. Даже обвенчавшись с Анной Хладик, он сохранил свою холостяцкую квартиру, где временами вел абсолютно закрытую для всех жизнь. Он поддерживал институт брака скорее как организатор и производственник. Он уговаривал жениться своих друзей, не питавших ни малейшего интереса к женщинам. Он настаивал – они должны были родить ребенка. Гении, считал он, обязаны оставлять потомство.
К тому же жены были очень полезны художникам венского модерна – как подопытные экземпляры, манекенщицы и модели для влиятельной женской аудитории. У Коломана Мозера была Дита, у Йозефа Хоффмана – Анна, у Адольфа Лосса – Лина. Они одевали и выставляли их в качестве рекомендуемых образцов вечной женственности. На фотографиях венские жены с нездешним видом смотрят вверх.
Правда, иногда фотограф ошибался с кадром, и тогда оказывалось, что модель с интересом рассматривает корову на висящей под потолком картине. От этой роли томной жертвенной коровы женщины уставали – Лина ушла от Лосса, заявив ему: “Я хочу, чтобы меня любили не как богиню, а как Лину Лосс”. Гений Сецессиона Густав Климт заставлял голых натурщиц стайками бродить по своей мастерской. На его зарисовках они валяются на диванах, потягиваются, мастурбируют. Видимо, они мастурбировали от скуки.
Под руководством Хоффмана Wiener Werkstätte за короткое время совершили переход от бидермейера к модерну и двинулись дальше. “Венские мастерские” уже ковали стиль ар-деко, когда летом 1914 года отец нации и покровитель искусств император Австрийской империи Франц-Иосиф объявил войну Сербии. Началась Первая мировая, и предъявление ар-деко отложилось до выставки 1925 года в Париже. Соответственно, образцом кубистического стиля в дизайне стали не квадратные кресла Хоффмана, а ромбические корпуса английских танков.
Wiener Werkstätte существовали до 1932 года. Они закрылись не потому, что их стиль вышел из моды, а ввиду неблагоприятной рыночной конъюнктуры – в Европе становилось совсем уж неспокойно. Впрочем, у самого Хоффмана хватало заказов. Охотнее всего ему поручали интерьеры квартир. Конечно, он был всегда узнаваем, к примеру, так любил мотивы квадрата, что даже был прозван Quadratl-Hoffman, Квадратным Хоффманом. Но ни для кого, кроме хозяина, эти квартиры не подходили. Это была действительно штучная работа, а не набор модных приемов.
Интерьеры Хоффмана кажутся декорациями к фильмам германских экспрессионистов. Доктор Калигари мог бы встречаться с Сомнамбулой не на изломанных улицах бутафорского города, а в залах брюссельского Palais Stoclet, шедевра Йозефа Хоффмана и, как полагают многие, главного произведения Венского сецессиона.
Этот фантастический дом-дворец Хоффман построил по заказу бельгийского инженера и финансиста Адольфа Стокле. Бельгиец хотел, чтобы художественная воля автора определила все – вплоть до выключателей, дверных ручек и мебели. Хоффман смог это сделать всего за шесть лет. Завершенный в 1911 году Palais Stoclet стал легендой “венского стиля”. Манящей и недоступной, поскольку хозяева не хотели его никому показывать.
Удивительно, но Palais Stoclet с его драгоценными интерьерами, с мозаиками Климта, богатейшей коллекцией картин и вещей дожил до наших дней в качестве частного дома одной семьи. До 2002 года в нем жила невестка хозяина Анна Стокле. Еще в 1976-м он был объявлен памятником архитектуры, но это не облегчило доступ – им угощали только самых почетных гостей, вроде американских президентов и европейских кинозвезд. И поскольку дом был интересен как единое произведение искусства, начались бесконечные юридические споры о том, можно ли при живых хозяевах включить в состав памятника мебель и иное движимое имущество. Наследники протестовали, и лишь в 2006 году был составлен список охраняемых вещей, включающий двести двадцать семь пунктов – мебель, произведения искусства, посуду, столовые приборы, вазы и светильники.
Возможно, если четыре нынешних хозяйки Palais Stoclet наконец договорятся между собой и откроют дворец посетителям, мы лучше поймем, чем история искусств обязана Йозефу Хоффману. Пока же единственный доступный хоффмановский интерьер воспроизведен в комнатах его дома в Моравии.
Венский мастер берег свою частную жизнь и не любил публиковать фотографии своих комнат. Можно было подумать, что у себя дома он отдыхал от бытового кубизма, как отдыхал от женщин. Но теперь видно, что он был честен со своими заказчиками – он заставлял их жить так, как любил жить сам.
Текст: Сергей Ходнев