Первый приступ европейской эпидемии под названием “шинуазри” пришелся на времена Людовика XIV: причудливые драконы, неведомые растения, завитки орнамента были близки нарождавшемуся рококо. И с XVIII века на мануфактурах Франции, Англии, Германии, России начинают делать “китайский” фарфор, “китайские” ткани, покрывать мебель черным “китайским” лаком. В европейских дворцах появляются залы и кабинеты “в китайском вкусе”, а в Царском Селе Екатерина II строит целую Китайскую деревню. Разумеется, безо всякого стремления к “подлинности”. И тогда и сегодня у китайщины множество лиц. Для одного Китай – это ярко-красное пятно в интерьере, для другого – красота иероглифа, для третьего – индульгенция, прощающая императорскую роскошь.
Ковры, керамика и ажурная чеканка из Северной Африки были желанными гостями в Европе задолго до того, как в XVII веке французы высадились на марокканском берегу. Но французские художники ХХ века открыли Марокко еще раз. Анри Матиссу мы обязаны тем, что сочетания синего с оранжевым, синего с розовым, зеленого с красным для нас – не экзотика. Они были заимствованы из марокканского текстиля, глазурованных изразцов, керамической и стеклянной мозаики, витражей и стали частью современных эстетических представлений. Вещи родом из Марокко сами по себе настолько сильные, что одного-единственного светильника из бронзового кружева и цветных стекол достаточно для создания ориентального настроения в интерьере. И дизайнеру, чтобы напомнить об арабском Востоке, достаточно одного намека. Это еще раз доказала неутомимая путешественница Паола Навоне, нарядив диваны и кресла из своей коллекции для Gervasoni в ткань, сплошь покрытую замысловатыми черно-белыми завитками.
В XIX веке сундук, обтянутый кожей носорога, можно было обнаружить дома лишь у матерых путешественников да охотников-экстремалов. Только в ХХ веке произошло художественное “открытие” Африки. Художники-постимпрессионисты первыми пришли в восторг от африканских поделок и охотно включили в свой художественный мир далекие от натурализма статуэтки из темного дерева, лапидарные орнаменты и бьющие по глазам сочетания цветов вроде черного с лимонно-желтым или оранжевым. В 1920–1930-е годы нашлось новое применение тому, что раньше было лишь охотничьими трофеями. Мастера ар-деко оценили в африканском искусстве в первую очередь экзотические материалы: кожу крокодила, ящерицы, питона, ската, акулы, шкуры зебры, жирафа, гепарда, древесину венге, палисандра, амаранта, пальмы. Оценили – и поставили на службу “индустрии роскоши”, набиравшей обороты в период между двумя мировыми войнами. А в начале ХХI века клыки диких зверей и гнезда термитов вернулись в интерьеры – вместе с модой на ар-деко.
Еще совсем недавно модный интерьер выглядел так: сдвижные полупрозрачные перегородки, как будто из рисовой бумаги, на полу циновка, кровать в виде низкой деревянной платформы, бумажные светильники. Ни узоров, ни цвета, максимально допустимый декор – решетка из темных планок на белой стене. Этот путь самурайского аскетизма и самоограничения протоптали авторитетные дизайнеры-минималисты: Пьеро Лиссони, Паола Навоне, Родольфо Дордони. Для них самым главным в материальном мире Страны восходящего солнца оказались простота и лаконизм, тогда как во времена первого японского “пришествия” в Европу – во второй половине XIX века – художников и декораторов пленила в первую очередь изысканная графика и игра контрастных цветных пятен на японских гравюрах. После чего мебель, обои, ткани покрылись хризантемами, ветками сакуры и павлиньими хвостами. Сейчас, когда минимализм немного отступил, эта декоративность снова кажется очень уместной.
Когда-то череда фарфоровых слоников на комоде считалась символом мещанства. Сегодня мы справедливо разглядели бы в них любовь к этностилям и почтенное ретро. Потому что слоники эти пришли к нам из английского интерьера викторианской эпохи, куда они попали со своей родины – колониальной Индии. В начале XXI века их путешествие продолжается в современном интерьере – наряду с изощренной бронзовой и терракотовой пластикой, с отшлифованным до зеркального блеска мрамором, с инкрустацией самоцветами. Деревянная резьба, в которой бесконечно разнообразные по форме солярные знаки переплетаются с растительными мотивами и фигурками животных, конкурирует с кашмирскими шалями. Золото слепит глаза. Чего в Индии, пожалуй, не найти, так это каких-либо намеков на минимализм. Индия – это максимализм во всем.
Итальянскому дизайнеру Патриции Уркиоле меньше всего свойственно вдохновляться этническими мотивами, и все же перед обаянием индейской культуры не устояла и она. Ее мебельная коллекция для Driade – плетеная, с орнаментом, не дающим усомниться в первоисточнике. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Плетеная и резная мебель, в которой туземные традиции сочетаются с колониальной страстью к комфорту, как будто создана для того, чтобы удовлетворять наше сегодняшнее стремление ко всему натуральному и экологически чистому. Так же в цене яркие, выполненные в стилизованной “наивной” манере росписи на створках массивных шкафов, ширмах, столешницах, крышках ларцов.
Текст: Юлия Попова