Приезжать в город Баккара (450 километров на северо-восток от Парижа) нужно ранним утром. Тогда есть шанс успеть к окончанию ночной смены горячего цеха и увидеть, как через двор фабрики идут восвояси стеклодувы. Они похожи на команду усталых пожарных из американского кино про суровые будни простых героев: перешучиваются и прикуривают с ощущением выполненного долга. Но продолжается это парадное шествие недолго, и уже через пару минут Баккара погружается в сонное молчание, какое свойственно всем провинциальным французским городам с геранью в окошках аккуратных домиков и ухоженными фруктовыми садами. Нарушается благостная тишина только позвякиванием фабричного колокола, которому подчиняется весь местный распорядок.
Город и фабрика названы по римскому поселению Bacchi-ara (“Алтарь Бахуса”), которое было основано на этом месте в первом веке нашей эры. “Мы до сих пор очень любим поесть и выпить”, – смеется Мари-Луиза Бежар, которая родилась и выросла в Баккара. Ее отец был одним из лучших местных стеклодувов, а она стала хранительницей местного музея стекла и большим специалистом по истории Баккара.
По ее словам, все началось с предприимчивого епископа Лаваль-Монморанси, объяснившего Людовику XV, что леса, которыми богат этот край, могут служить не только охотничьими угодьями. В 1764 году он получил патент на стеклодувное производство во всем епископате, которым немедленно и воспользовался. К началу Французской революции фабрика была отстроена практически в существующем виде: особняк управляющего, выходящий в большой двор-каре, горячие цеха с противоположной стороны и бараки рабочих по сторонам.
“Стеклодувы жили поблизости, потому что, когда что-то случалось на производстве, днем или ночью, и начинал бить фабричный колокол, смена обязана была оказаться на своих местах в течение пяти минут, – объясняет Мари-Луиза. – Впрочем, как и управляющий”. Его почитали в Баккара больше священника или мэра города. Он разрешал все споры, благословлял новорожденных и провожал в последний путь покойников. До середины прошлого века каждое утро в Баккара начиналось с того, что управляющий выходил встречать ночную смену и здоровался с каждым рабочим. “Baccarat никогда не была семейным предприятием, – объясняет Мари-Луиза. – Сначала оно контролировалось королем, теперь – советом директоров, но все они где-то там, далеко, в Париже. А здесь у нас небольшой замкнутый мирок, в котором без уважения к тяжелому труду другого долго не протянешь”.
Напротив господского дома стоит здание горячих цехов с главной печью, сложенной в конце XVIII века и служащей верой и правдой по сей день. “На самом деле новые суперсовременные печи с разделением на массы разных цветов уже построены в соседнем цеху, но в эксплуатацию еще не введены, их до сих пор обкатывают”, – говорит Мари-Луиза. Никаких сбоев допустить нельзя, потому что, если остановить главную печь, работавшую двести пятьдесят лет подряд, запустить ее заново будет невозможно.
Но пока здесь все происходит по старинке. Мишель, лучший рабочий Франции прошлого года, о чем свидетельствует значок на футболке, бесстрашно подходит к печи, в которой кипит масса при температуре 1450–1600 °С, и достает стальную трубку с бесформенным куском раскаленного стекла. “Сейчас я сделаю из нее бокал со стенками толщиной меньше миллиметра, – хвастается он. – Не верите?” Из всех инструментов у него деревянная форма (благодаря которой бокалы всегда получаются одного размера) и ножницы, которыми он отрезает лишнюю массу. “Если вручить стеклодувную трубку обычному здоровому молодому мужчине, у него ничего не получится, сколько бы он ни старался, – говорит Мари-Луиза. – Дуть надо не просто очень сильно, а под определенным углом, все время подогревая стекло”. Этому искусству учатся годами, поэтому здесь – перед главной печью – нет мужчин моложе сорока пяти.
Только после десяти лет обучения и еще десяти работы в подготовительных цехах стеклодувы допускаются в свободное плавание. “Это средневековая цеховая система, – объясняет Мари-Луиза. – Ученик–подмастерье–мастер. Даже практика изготовления обязательных “шедевров” сохранилась. Для того чтобы перейти в следующую категорию, надо сделать образцово-показательную вещь, которую одобрит совет мастеров и Стефани Жирардо, глава отдела сортировки”. Эту сухую маленькую женщину неопределенного возраста на фабрике боятся все. Она как ветер проносится по своим владениям – пять тысяч квадратных метров ящиков стеклянного лома – и замечает абсолютно все: каждый воздушный пузырек в стекле, неразличимый брак цвета или недосмотр шлифовщика. Под ее началом работают тридцать женщин, которые отбраковывают 75–80 процентов готовой продукции. “Тут ничего не поделаешь, – вздыхает Мари-Луиза. – Такова особенность производства: большая часть уходит обратно в печи на переплавку”.
Священное правило сортировочного цеха: жены стеклодувов не оценивают работу смены своих мужей. “Они никогда не будут достаточно объективны, – говорит Стефани. – А мы не можем допустить потери репутации мануфактуры”. После первого уровня сортировки посуда уходит в гравировальные цеха, где наносится рисунок. Там вместе с рабочими работают все знаменитые дизайнеры, которые делали и делают коллекции для Baccarat. Особенной любовью пользовался Хайме Айон, который никогда раньше не был на стеклодувном производстве и вообще считал, что стекло давно выпускают конвейерным способом. Приехав в Баккара, он тут же схватился за стеклодувную трубку, убедился, что справиться с ней не в состоянии, и проникся глубоким пиететом ко всему происходящему. “Он был такой смешной, – говорит Мари-Луиза. – Ходил как ребенок с открытым ртом, все его интересовало. И вещи получились необычные, мы таких никогда не делали. Мастерам было интересно работать”.
А это не менее важно для философии компании, чем жесткий контроль качества, сохранение ремесленных традиций или джем из собранных в приусадебном саду слив, который по праздникам подают в фабричной столовой. “Мы стараемся такие обеды не пропускать, – подтверждает Мари-Луиза. – Жене Мишеля, которая работает на кухне в “усадьбе”, рецепт этого джема достался от прапрапрабабушки. Так что она тоже носительница секретов мастерства”.
Текст: Анастасия Углик