История этого дома началась с неразделенной любви. Нынешние хозяева много лет жили в многоквартирном доме и восхищались архитектурой неогеоргианского особняка через дорогу, построенного в 1928 году архитектором Уильямом Лоуренсом Боттомли. “Они мечтали растить детей в его стенах, – рассказывает Уильям Даймонд. – В их случае это вопрос принципиальный: у них четверо сыновей”. Чадолюбам повезло – в один прекрасный день дом был выставлен на продажу. И семья выкупила его без торга и каких-либо колебаний.
После завершения сделки пара наняла архитектора Эрика Смита, чтобы под его чутким руководством дом пережил переход из века двадцатого в век двадцать первый. Та же задача ставилась и перед дизайнерским дуэтом Даймонда–Баратты: традиции не должны были приноситься в жертву погоне за удобством, но и жить в музее никто не собирался. “Мы полностью разделяем такой подход, – говорят декораторы. – Сами переделали под свои нужды дом начала прошлого века”.
Архитектура как таковая не претерпела больших изменений: потолки остались высокими, комнаты квадратными, а окна распашными. Изменилось лишь назначение комнат.
Дизайнеры решили отказаться от традиционной гостиной – все равно дети с их неумеренной активностью плохо вписываются в регламентированный быт. Поэтому решено было выделить одну “взрослую” комнату (большую библиотеку с дубовыми панелями на стенах), а остальной дом сделать максимально приспособленным к детскому нашествию.
Мягкие диваны превратили бывшую гостиную в удобную игровую, на кухне появились круглый стол для семейных обедов и стойка для бесконечных перекусов, которых требуют растущие организмы. С верхних этажей спустили дополнительные лестницы в небольшой садик, чтобы малышня как можно больше времени проводила на свежем воздухе.
Даже характерные для Даймонда и Баратты аллюзии на произведения искусства сведены в этом интерьере к минимуму. “Рисунок на подушках в спальне позаимствован у Энди Уорхола, – говорят дизайнеры. – А больше мы и припомнить ничего не можем, этот дом не подходит для интеллектуальных экспериментов”.
Мебель подбирали в первую очередь по удобству – хозяева заказывали “современную, но не слишком”, поэтому здесь много предметов 1940-х годов (знаменитых и не очень). Кое-что дизайнеры привезли из Аргентины. “Мы отправились в Буэнос-Айрес на законные каникулы, но не смогли удержаться от захода в антикварный магазин, – вспоминает Баратта. – И там нас ждало счастье: стулья по дизайну Жана Руайера, консоли Жан-Мишеля Франка и даже целый столовый набор Джо Понти. И все это по смешным ценам”.
Когда речь зашла о выборе главенствующего в интерьере цвета, особенных сомнений у декораторов не возникало. “Во-первых, о чем говорить, когда в доме одни мальчишки, – смеется Баратта. – А во-вторых, сначала мы примеряли серый и бежевый, но потом решили, что голубой актуальнее, а главное, живее и богаче по оттенкам”.
А Даймонд добавляет: “Знакомый психиатр нам сказал, что в комнате с голубыми стенами у его пациентов понижалось кровяное давление – очень удобно для гипертоников”. Только в одной комнате дизайнерам пришлось отступить от теории цветолечения. Пока дом доделывался, в семье родилась долгожданная девочка. Ее спальню было решено покрасить в традиционный розовый.
Текст: Дорис Шеврон