Национальный вопрос перед Мари всегда стоял остро. “У меня русская фамилия с французским придыханием, – говорит она. – Моя мама англичанка, родилась я в Нью-Йорке, а росла в Париже, в окружении дедушкиных друзей-эмигрантов. Все эти культуры, лица, истории смешались в моем сознании в такой компот, что необходимо было установить какие-то границы”.
Ими стали ее дома. Занимаясь антикварным бизнесом в Лондоне, Нью-Йорке и Париже, Мари завела постоянные жилища в каждом из городов и посвятила их разным периодам своей жизни. На долю парижского дома выпало нести бремя русских корней.
Знаменитый дед Мари, русский художник Сергей Поляков, оставил ей в наследство не только роскошную квартиру в центре квартала Сен-Жермен-де-Пре. От него у Мари любовь к искусству всех направлений, прекрасная коллекция нефигуративной живописи 1940–1950-х и привычка к курению. “Когда все мои друзья бросили курить, – говорит Мари, – меня посетила мысль последовать их примеру. Но потом я решила, что это будет предательством семейных традиций, а на такое я пойти не могу”.
Мари выросла в окружении людей ушедшей эпохи, она это понимает очень хорошо. “Может быть, я слишком много времени проводила с дедушкиными друзьями, – размышляет она. – Но Кандинский и Делоне, о которых они рассказывали запоем, мне казались более реальными, чем мои школьные друзья”.
Мимоходом она замечает, что во времена ее деда в квартире было еще больше искусства и еще меньше функциональной мебели. Хотя казалось бы куда: у Мари даже роль кухонного стола выполняет мраморная доска, положенная на бывшие боковины каминных полок. “В 1970-е причиной странноватого интерьера была бедность и отсутствие привычки к устроенному быту, – говорит Мари. – Сейчас же это мой стиль жизни. Я боюсь пустых пространств”.
Заметить это легко по спальне хозяйки. Она больше похожа на детскую, чем на комнату взрослой женщины: крохотная кровать и много-много книг, безделушек и картин. “В Лондоне у меня все по-другому, – заявляет она. – Зато здесь, в девичьей светелке, я сплю как младенец”.
Когда-то Поляков купил эту квартиру, потому что она напоминала ему питерское жилище, из которого они с теткой, известной оперной певицей Александрой Поляковой, бежали в 1921 году. “Здесь ему легко было забыть, какой город или даже какой год за окном”, – считает Мари.
Сама она изо всех сил старалась не потерять эту ностальгическую нотку, переделывая квартиру под себя. “Дедушка вспоминал классические полосатые обои, которые были у них в Питере, но почему-то так и не купил себе похожие, – рассказывает она. – Я это сделала за него”.
А еще развесила между дедушкиными картинами старые виды русских городов, в которых он жил или просто бывал. “У меня тоже эмигрантское сознание, – говорит Мари. – Наверное, по наследству передалось. Я никогда не была в России и не хочу. Идеальную реальность лучше творить самой”.
Текст: Софи Джерляль