Портрет: декоратор Ники Хэслем

Великий англичанин Ники Хэслем – денди, шутник и непревзойдённый мастер эклектично-роскошных интерьеров. Евгения Микулина встретилась с ним в Лондоне.

Название этой статьи Ники Хэслем придумал сам. Мы сидели в его крошечном кабинете на втором этаже офиса NH Design на тихой улочке Павилион-роуд в Кенсингтоне (как положено в дизайн-бюро, на первом этаже шоу-рум, на втором – шкафы с архивами и рабочие комнатушки). В кабинете было накурено. В здании, конечно, курить запрещено, но что Хэслему пожарная охрана? Ему нравится рисунок сигаретного дыма, и он будет курить где и когда захочет. Великий дизайнер должен быть свободен. В какой-то момент мы ударились в обсуждение имен Николас и Николай.

У Хэслема было много русских клиентов, ему все русское интересно. Я сказала, что наш любимый святой – Николай Угодник, он Богу угоден и к людям добр. Ники это понравилось:

– Я к своим клиентам тоже очень добр, что-то вроде Санта-Клауса – тоже святого Николая. У меня были клиенты – обожаю их, сделал для них три дома, дивные люди, их шале вы печатали в январе 2009-го. Так вот, дама из этой пары мне как-то сказала: “Ники, ты подарил мне вкус. До встречи с тобой я не знала, как одеваться, какое кино смотреть, какую музыку слушать. А теперь знаю”. Мне нравится так менять людей. Но я не тиран. Говорить заказчикам: “Всю ваша мебель, весь ваш образ жизни никуда не годится” – это грубо и некрасиво. Я всегда стараюсь использовать в проектах то, что людям дорого. Иногда нелегко угодить, но я стараюсь.

Ники нравится, что слово “угодник” похоже на сленговое no-goodnik, ввезенное в Америку русскими эмигрантами. Значит оно по-английски то же, что и по-русски. Я объясняю это Хэслему, и он решает: “Николай Негодник” – отличное название для статьи! Хулиганское название? Да уж.

Речь-то идет о корифее дизайна: интерьеры Хэслема легендарны, и богатые и знаменитые клиенты следуют один за другим. Он знал и знает в мире всех, кого стоит знать, и много чего определил в истории культуры ХХ века. Кто, к примеру, познакомил никому еще не известного Энди Уорхола с нью-йоркской элитой? Любимец этой элиты, Николас – Ники – Хэслем. Как можно писать о нем без пиетета?

Можно и нужно, потому что сам к себе Ники относится с юмором. Он ведь не только корифей и легенда, но еще и жизнерадостный обормот, который не вылезает с вечеринок, своих и чужих, и эпатирует публику радикальными сменами имиджа – например, свое шестидесятилетие он отпраздновал, сделав “пластику” и обрядившись в кожаные штаны. Теперь им на смену пришли благородные твидовые костюмы: Ники играет в “деревенского сквайра”, но чистит оливковые сапоги черной ваксой – чтобы фактура была поинтереснее.

Хэслем – денди и светский лев, Британия со времен Оскара Уайльда такого не знала. Аристократ, выпускник Итона, золотоволосый красавец и харизматик, он всегда был в высшем свете своим. Карьера его складывалась внешне так легко, “среди друзей и знакомых”, что многие не подозревают, как непросто ему жилось – с семи до десяти лет он был прикован к постели полиомиелитом, отец оставил его без гроша в кармане, “друзья друзей” регулярно не платили.

Но главное, мало кто понимает, как серьёзно Хэслем подходит к работе. А он сам виноват – любит рассказывать о своем декораторском легкомыслии:

– Есть дизайнеры, которые по полгода выбирают один оттенок бежевого. Ну само собой, гонорар-то тем временем капает. А я говорю: слушайте, этот цвет все равно будет всегда разным – днем, ночью. Какой смысл колебаться? Я все решаю быстро.

Он безбожно лукавит. За его “мгновенными” решениями лежит бездна вкуса и эрудиции. На вопрос о том, что ему нравится в дизайне, он сыплет именами и названиями – от Дэвида Хикса до Джона Саладино (“Джон помог мне поверить в себя!”) и от Павловска до португальского барокко. Еще вспоминает мать: у нее, говорит Ники, был талант декоратора. И все это он с большим воображением и, я бы сказала, дерзостью пускает в работу – неожиданно, сбивая масштабы, используя какие-то безумные детали, везде и всюду следуя инстинктивному внутреннему видению.

Память о загородном доме родителей, романтика старых голливудских фильмов, безумие американских дискотек 1960-х – Хэслем любую тему может превратить в интерьер, как Чехов с его пепельницей, которая уже “сюжет для небольшого рассказа”. Свою профессию он определяет с налетом иронии:

– Мне нравится старомодное слово “декоратор”. Архитектура – кирпичи и опоры, а все остальное – декор, то, что делается для красоты. Слово “дизайнер” – техническое, сразу на ум чертежи приходят, а я в математике не силен. Я декоратор. Украшатель.

Вопреки расхожему мнению Хэслем умеет делать не только классику и эклектику. У него прекрасно получается и модернизм, если уж он кому-то нужен. Только Ники искренне не понимает кому: “Современные интерьеры выгладят красиво, но жить в них нельзя”, – недоуменно пожимает он плечами. Эта его гибкость чувствуется и в разговоре. Хэслем блестящий собеседник, хотя и склонен увлекаться, перескакивать с предмета на предмет.

Мода: “Мне нравится называться “Гальяно декора”. Все лучше, чем Лакруа!” Кино: “Обожаю Винсента Миннелли. Даже копировал у него”. Опера: “Массне. Пуччини. И еще есть такой композитор, Риккардо Дзандонаи, никто его не любит, а я люблю. И Пласидо Доминго – он дивный!” Филипп Старк: “О, этот прикольный!” Старый джаз: “Я без ума от Этель Мерман. Я и сам пою ее песни!”

Вставить слово трудно, но я успеваю: у него постоянно берут интервью, а вот что бы он сам у себя спросил? Ники замирает:

– То есть что я сам хотел бы о себе узнать? Как сложно. Хотя вот: люди почему-то не ожидают, что я умный. И вот вопрос: почему меня не спрашивают о том, что я знаю?

Не знаю. Имидж? Так или иначе, мои вопросы его, видимо, устроили: через час после моего ухода Ники позвонил и попросил вернуться – если, конечно, мне удобно. Он еще кое-что хотел мне показать: проект в стиле Дороти Дрейпер (AD, июль 2009). Но главное, он ненароком продемонстрировал, как проходит его вечер в пустом офисе с включенными лампами среди множества тканей, набросков и книг. Он ходил там в своем твидовом костюме, оттягивая время отъезда за город, где живет один, и снова говорил о разных разностях. Мне хотелось сказать ему, что он не украшатель, а настоящий гений. Но говорить о величии – дурной вкус, недопустимый в присутствии Ники Хэслема. И я спросила, доволен ли он своей жизнью. Хэслем выдохнул дым и ответил задумчиво:

– Да. Я оптимист. И я ни на кого не держу зла – жизнь слишком длинна для этого. Говорят, что жизнь слишком коротка, но нет: она слишком длинна, чтобы помнить обиды.

В этом он весь.

Беседовала Евгения Микулина

Фото: JONATHAN BECKER; SIMON UPTON/THE INTERIOR ARCHIVE; CORBIS/FOTO S.A.; FRITZ VON DER SCHULENBURG; АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБЫ; РИСУНОК: АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ.