У финнов с лесом особые отношения. Каким бы нонконформистом и революционером ни был представитель гордой нации сочинителей “Калевалы”, время от времени ему необходимо припадать к мировому древу в виде первой попавшейся осины. Без природотерапии этот северный народ не в состоянии переживать короткий световой день и врожденную склонность к суициду. Поэтому у каждого уважающего себя финна есть небольшая, затерянная в лесах дачка, в которой он ищет дзен по три-четыре раза в год.
Но на рубеже XIX–XX веков у трех однокурсников по политехническому институту в Хельсинки – Элиеля Сааринена, Германа Гезеллиуса и Армаса Линдгрена – были куда большие амбиции. В единении с природой они искали основу для своего творчества, походя изобретая специфический северный модерн. Свою лабораторию они расположили в самом что ни на есть финском месте: поросший мхом берег озера Виттряск, на много километров вокруг ни одной живой души, и высоченные сосны покачиваются на ветру.
Формально эти шестьдесят гектаров принадлежали Сааринену и достались ему от отца-лесозаготовщика, но в припадке щедрости он разделил владение на три равные части и раздал соратникам с условием, что дом на участке будет построен один. Зато какой! Совместными усилиями архитекторы воздвигли усадьбу Хвиттряск – не то рыцарский замок, не то деревенскую избу, не то профессорскую дачу. Здесь уместились и все три семьи, и огромная общая студия, в которой Сааринен и соратники придумывали вокзалы, музеи и виллы. А потом взялись за совсем уж амбициозный прожект – финский павильон для Всемирной парижской выставки 1900 года. Он произвел фурор – не только из-за росписей Аксели Галлен-Каллелы, но и из-за своих архаичных форм – в пику наступающему модернизму.
Сааринен считал архитектуру нового века чуждой финскому самосознанию и напрямую связывал ее засилье с влиянием сотрясаемой революциями Российской империи, частью которой была тогда Финляндия. Он был активным участником и страстным оратором поколения национального романтизма. Говорил о необходимости использования только живых местных материалов – гранита и пихты. А друзья его настаивали на сюжетах из национальных сказок и старых техниках. Гезеллиус даже выучился у деревенских мастеров печному делу и самостоятельно сложил все пятнадцать печей в доме. Они исправно работают по сей день. Впрочем, не все было ладно в “финском триумвирате”, как прозвали архитекторов.
Еще на уровне строительства между ними начались горячие споры. Первоначально предполагалось, что Армас Линдгрен спланирует северное крыло, Сааринен – южное, а Гезеллиус выразил желание жить в донжоне, который собрался сложить своими руками из булыжников по средневековой технологии. Сааринен напомнил ему, что в стародавние времена строительство подобных сооружений велось десятилетиями (если не веками) и он может никуда не успеть, но Гезеллиус был непреклонен.
Таким образом, к 1904 году, когда основной объем был закончен, башня была еще трагически далека от завершения. Гезеллиус работал как вол, но семья его тем временем делила северную часть дома с пятью детьми Линдгрена. Бытовые неурядицы не улучшали отношения между женами архитекторов, и уже в 1905-м триумвират превратился в диархию: Линдгрен уехал обратно в Хельсинки.
После его позорного бегства Гезеллиус забросил башню (ее остатки сгорели в 1922 году) и поселился в освободившемся крыле. Но спокойная жизнь в Хвиттряске продолжалась недолго. О событиях, последовавших затем, в свойственных ему жизнерадостных тонах рассказывает в письме жене случайный гость усадьбы композитор Густав Малер: “После трехчасовой прогулки по морю мы прибыли в место назначения, где в доме-замке – абсолютно а-ля Гофман – были радушно приняты его владельцами. Этот архитектор живет здесь со своим компаньоном (это имя я запомнил, его зовут Гезеллиус). Дом стоит на берегу озера, и отсюда открывается прекрасный вид на море. Комнаты очаровательны, а-ля Хое-Варте (венское поселение, где одна из вилл принадлежала отчиму жены Малера), только по-фински. Эти два архитектора, два очень симпатичных молодых человека, женаты на таких же юных молодых женщинах и живут очень весело вместе. Правда, где-то примерно год назад они заскучали и поменялись женами, и вот уже год живут все так же весело”.
На самом деле все было не так, но не менее запутанно: жена Сааринена Матильда влюбилась в Гезеллиуса и позже вышла за него замуж. Сааринен утешился с Лоей, сестрой Гезеллиуса, на которой также женился. Лоя была талантливым скульптором, ее работа “4 грации” стоит в главной столовой Хвиттряска.
А в соседней комнате находится витраж Ольги Гуммерус-Эрстрем (бывшей жены Гезеллиуса), изображающий любовный треугольник: два претендента на руку и сердце прекрасной Матильды показаны как трубадуры, а она, отвернувшись от Сааринена, бросает украдкой взгляд в сторону Гезеллиуса.
Обижаться на измену было не в духе местного вольнодумства, так что все участники драмы оставались добрыми друзьями и соседями еще много лет. Хвиттряск был домом открытым и богатым – сложенные вместе состояния архитекторов и их жен позволяли им жить в свое удовольствие, принимать у себя многочисленных гостей и закатывать пиры воистину викинговских масштабов.
Сибелиус, еще один частый гость, вспоминал о заведенном в доме обычае поить каждого новоприбывшего до потери сознания: “Мало кто мог сравниться с хозяевами, которые после двух бутылок водки проверяли степень своей трезвости, стоя на одной ноге и держась за чугунное кольцо, вмонтированное в камин”. Это приспособление до сих пор сохранилось как след былого величия.
После смерти Гезеллиуса в 1916-м от пьянства Хвиттряск приходит в упадок. Убитая горем Матильда уезжает в Париж, где вскоре тоже умирает. А семья Сааринена и Лои (к этому времени их сыну, будущему великому модернисту Ээро Сааринену, было всего семь) перебирается в Америку.
Потом Эро будет вспоминать Хвиттряск как “колыбель символизма и мою собственную колыбель”. Отдавая должное ностальгии своего национального гения, финское правительство в 2000 году отреставрировало виллу и превратило ее в музей финского искусства рубежа веков.
Текст: Анастасия Углик, Ральф Айбл.
Фото: Jean-François JAUSSAUD/LUXPRODUCTIONS.COM; Cranbrook Archives; HvittrÄSk Museum