Жан Кокто обожал Париж. Он мечтал о нем в детстве, стремясь вырваться из своей “деревни” (Мезон-Лафитт, где родился поэт, от столицы отделяют каких-то двадцать километров, но между жизнью провинциальной буржуазии и столичной богемы расстояние было гигантским).
Когда девятнадцатилетним подростком Кокто вышел из поезда на вокзале Сен-Лазар с кипой исписанных листков и желанием покорить Париж, город не стал долго сопротивляться. Первый же сборник стихов “Лампа Аладдина” сделал его любимцем литературного круга, после второго его окрестили “фривольным принцем”.
Кокто и был самим Парижем эпохи между двух войн – сумасбродным, гениальным, пьяным и вечно влюбленным. Ему было хорошо здесь всегда, даже во время оккупации, которой поэт забавлялся, балансируя между подвигом и предательством.
Сначала в огромной квартире на площади Мадлен, потом в узкой антресоли над галереей Пале-Рояль, он везде творил свой мир, сумбурный, фантастический, густо населенный вещами и портретами любимых друзей: Жана Маре, Эдит Пиаф, Коко Шанель, Пабло Пикассо, Сергея Дягилева.
Но после войны Париж начал тяготить Кокто. У них с Маре было слишком много поклонников, слишком много людей и событий требовали их участия. Несмотря на свою удивительную работоспособность (роман “Трудные дети” Кокто написал за неделю, причем в состоянии ломки после очередного опиумного загула), поэт больше не мог работать в Париже, ему не хватало времени для себя, не хватало воздуха, тишины.
В 1947 году его секретарь находит дом XVII века в Милли-ла-Форе, в часе езды на юго-восток от Парижа, рядом с Фонтенбло. С двумя пузатыми башенками по бокам, плотно увитый плющом, на берегу рва, окружающего замок с парком, – всё это напомнило им только что законченный фильм “Красавица и чудовище”. Кокто и Маре влюбляются в дом и немедленно его покупают.
“Этот дом меня ждал, – написал Кокто в “Тяжести бытия”. – Я здесь как в убежище, вдали от звонков Пале-Рояль. Он напомнил мне ту провинцию, в которой я когда-то мечтал о Париже и в которую захотел потом из него сбежать. Я наблюдаю здесь фантастическое и абсурдное упрямство растений. Солнечные лучи, отражаясь в водах рва, рисуют на стене моей комнаты подвижные мраморные узоры. Весна торжествует повсюду”.
Светский лев и прожигатель жизни неожиданно открыл в себе любовь к природе. Фруктовые деревья, огород и цветники его заинтересовали невероятно, он даже нанял садовника, молодого человека по имени Эдуар Дерми, сбежавшего из угольной шахты в Лотарингии.
Чаепития в саду, прогулки в парке с собакой, работа за столом у открытого окна, в которое заглядывают ветви старого дуба, – размеренная созерцательная жизнь в Милли-ла-Форе была так же далека от парижской суеты, как город детства Кокто. Только теперь ему это нравилось. “Писатель должен жить в деревне. И один”, – приходит он к выводу, который мы находим в той же “Тяжести бытия”.
Разумеется, в действительности Кокто редко оставался один. Друзья, журналисты, издатели, режиссеры, заказчики – в Милли-ла-Форе постоянно бывали гости.
Часто приезжал Жан Маре. Они уже не были теми неразлучными любовниками из квартирки в Пале-Рояль, но сохранили близкие отношения, настолько, что после смерти Кокто Маре скажет: “Отныне я буду только делать вид, что живу”. Эдуар Дерми – красивый, как античный бог – довольно быстро из садовника был повышен в шоферы, а потом в компаньоны. Кокто снял друга в нескольких своих фильмах, но второго Маре из него не получилось.
Зато роль Эдуара в жизни режиссера оказалась не последней. Дуду, прозванный так за мягкий нрав (doudou по-французски – игрушка, которую дают младенцам), остался со своим покровителем до конца. Через несколько лет после их встречи Кокто начал процедуру усыновления, которая завершилась лишь незадолго до его смерти.
Дуду стал не только сыном одного из самых ярких персонажей ХХ века, но и наследником всего его имущества, включая дом в Милли-ла-Форе. В нем он и поселился, сюда привел жену, которая родила ему двоих сыновей, тут он прожил всю жизнь.
Наследник из него получился хороший: целью своего существования он избрал поддержание мира Кокто таким, каким он его застал, и сохранение его коллекции. Решив снять это бремя с детей, незадолго до смерти он передал права на наследство Пьеру Берже, крестному отцу своего сына Стефана, близкому другу Кокто и спутнику Ива Сен-Лорана.
Дуду всегда говорил, что дом в Милли-ла-Форе должен стать музеем, но ему с этим не справиться. Берже справился. Восемь лет реконструкции, пять миллионов евро – и дом Кокто снова готов принять гостей.
Кокто однажды шутливо посетовал: “У меня украли практически всё, что у меня было. Мои письма, вещи, рисунки – всё это сейчас гуляет по миру. Но я никогда не подавал жалоб. Я предпочитаю воров полиции. От них больше пользы: если бы не они, всё бы это умерло, погребенное в коробках”.
Не исключено, что многое и правда пропало, однако только в Милли-ла-Форе нашли семьдесят одну коробку – письма, статьи, стихи, проза, наброски. Три комнаты второго этажа были закрыты на ключ. Дуду запер их после смерти приемного отца и входил только для того, чтобы смахнуть пыль. Салон, кабинет и спальня выглядят сейчас ровно так, как и 11 октября 1963 года, когда больному Кокто принесли известие о смерти его любимой Пиаф. Он умер через пару часов, в красной кровати с балдахином, успев написать последнее стихотворение, посвященное ее памяти.
Похоронили Кокто совсем рядом, в часовне Сен-Блез-де-Семпл, которую он сам и расписал за несколько лет до смерти. На простую плиту с надписью “Я остаюсь с вами” со стен смотрят цветы, кошки и святые с лицами друзей. Совсем как дома.
Текст: Филипп Сёлье/Юлия Пешкова
Фото: гийом де лобье