Иногда комната без названия оказывается главной в доме, вершиной интерьера. Николай Усков побывал в гостях у телеведущей Марианны Максимовской — как раз в такой комнате.
“Вообще-то я очень волнуюсь”, — призналась Марианна Максимовская. Марианна — профессиональный тележурналист, привыкший к прямым эфирам, трудным разговорам с непростыми людьми. В то, что она нервничает, было непросто поверить. Голос ее звучал твердо, слова легко ложились в предложения, глаза ни на секунду не оставляли меня без присмотра. Она всего-то пару раз поправила идеально уложенные волосы. Но, видимо, для профи с восемнадцатилетним стажем это и называется “очень волнуюсь”.
— Понимаешь, мне кажется, что дом — интимная вещь. Он говорит о человеке гораздо больше, чем, например, одежда. Тут ничего не спрячешь.
— Ну это если домом занимаешься ты, а не дизайнер. Я бывал в совершенно безликих интерьерах, по сравнению с которыми бизнес-лаундж аэропорта — уютное гнездышко. Ты ведь сама все строила, вместе с мужем.
— Да, причем по кусочкам. Мы купили эту землю в начале 1999 года. Ядром дома был гараж — так его называл бывший хозяин. На самом деле это был скорее бункер на случай ядерной войны. Сначала у нас банально не хватало денег, чтобы его разобрать. Надо было вызывать кран, вывозить куда-то тяжеленные бетонные блоки. Прораб посоветовал бункер оставить, а дом надстроить над ним, что мы и сделали. Проект получился немного шизофреническим, потому что у нас в доме даже не этажи, а уровни — всего их пять. Это незаметно снаружи, кажется, что дом двух- или трехэтажный.
— Но в результате внутри дом выглядит каким-то бесконечным.
— Это из-за второго света, который по тем временам был относительно новой затеей. В части гостиной есть потолок второго этажа, а в части нет — шесть метров до самой крыши. Мы это подглядели у Киселевых. Мы росли, и дом рос вместе с нами, потому что, если сначала мы его планировали по моде 1999 года, через несколько лет оказалось, что мода устарела, и вообще он нам стал мал. Сначала пристроился бассейн, к бассейну пристроилась какая-то кладовка, к кладовке крыльцо, потом появился отдельно стоящий гараж. Над гаражом планировалась квартира для людей, которые будут здесь жить и следить за тем, что происходит на участке. Потом мы сюда переехали насовсем, и уже не понадобилась эта квартира. Зато выросла дочь, и гараж трансформировался в дом для дочери. Потом оказалось, что он небольшой и его тоже надо расстраивать во все стороны. Затем наши гости перестали влезать в гостиную — и появилась вот эта пристройка, которая на самом деле в половину дома.
Мы сидим в просторной, полной света зале, не похожей на пристройку. Более того, всего за один год существования она перетянула на себя большинство житейских ситуаций из других уровней: здесь завтракают, принимают гостей, собираются всей семьей, здесь Марианна работает.
— Эта комната называется у нас “комната”. Как раньше говорили — “большая комната”. Когда мы ее закончили, захотелось что-то изменить в самом доме, и мы пошли с верха вниз.
— Тебе не надоело жить на стройке?
— Я люблю сама обустраивать дом, ненавижу интерьеры “под ключ”. Не понимаю, как можно въехать в дом, который другой человек для тебя обставил какими-то милыми пустяками, сувенирами, красивыми вазами, повесил бра, шторы. Мне нравится, когда дом живет вместе с нами. Ты меняешься, меняются вкусы, предпочтения, потребности. Тебе что-то надоедает, и однажды хочется все поменять.
— Насколько я понимаю, тебе нравится собирать дом по кускам.
— Верно, я все тащу в дом, тащу на себе, на своем горбу в буквальном смысле слова, какие-то ковры, вазы, зеркала, краны, мыльницы — все. Боюсь, создастся впечатление, что я такой челнок с клетчатыми сумками, тащу отовсюду добычу. Негламурный и нестильный образ. У меня, кстати, есть кладовка, где скопилось чудовищное количество чемоданов. Куда бы я ни ехала, я запасаюсь большим чемоданом. Но, как правило, приходится покупать дополнительный. Эти шелковые ковры я волокла из Китая — купила на шелковом рынке во время Олимпиады. Бирюзовые вазы перегородчатой эмали тоже оттуда — с античного рынка. Японские вазы сацума и шкатулка — из магазинчика в Лондоне близ Портобелло.
Последний трофей — зеркало XVIII века в золоченой раме из Рима, с виа деи Коронари. Русские в Риме обычно покупают антиквариат на виа Маргутта, но там все дорого и шаблонно.
— Ты заранее знаешь, что ищешь, или случайно натыкаешься на интересные штуки?
— По-разному. Появляются какие-то стилеобразующие предметы, какая-то одна вещь, которая жутко нравится, ты в нее влюбляешься с первого взгляда, притаскиваешь домой, и под нее уже подбирается комната или половина комнаты. Здесь вот этот диван, он был первым. Сначала мы не могли найти диван, оказывается, это очень сложно. Я уже потеряла надежду, выписала из какого-то интерьерного журнала всякие студии, обзванивала их методично в промежутках между субботними эфирами и огорошивала вопросом, а есть ли у них красивый диван, необычный — и не классический, и не современный, а какой-то эдакий, чтобы был красивый.
— Исчерпывающая характеристика.
— И вот из одного салона — студии Lege Alto — мне присылают фотографию. Я помню, как постепенно открывалась картинка, сверху вниз, и уже по верхним шишечкам я поняла, что это он! Мой диван! Я сидела и ждала, пока откроется вся картинка, и думала: “Господи, только бы низ не испортил верх”. Не испортил, и мы его купили в тот же день.
Я потом приезжала в этот салон заказывать ткани-компаньоны — вот как это, оказывается, называется — то есть все, что поддерживает “тему” дивана. Он итальянский с английской обивкой. Мы хотели в этой пристройке что-то тосканское. Хотя изначально, поговорив с нами, наш архитектор и дизайнер Виктор Игнатчик планировал пространство в духе английской консерватории — зимнего сада, выходящего в парк. Но мы понимали, что нет, это не то. Мы долго встречались, пили кофе, рисовали, и где-то только через год родилась вот эта история. И сейчас мы Виктору страшно благодарны, он почувствовал, что же нам точно надо. Как всем русским, нам с мужем нравится Италия, а в Италии, опять-таки, как всем русским, — Тоскана: темные балки, коричневая резная мебель, каменный пол. Золото. Оно должно быть, потому что очень повышает настроение осенью и зимой. Ни в коем случае не Прованс, потому что в России не хватает красок, цветов, а Прованс предполагает, что рядом должны быть синее-синее море, синее-синее небо, зеленая-зеленая зелень и какие-то невероятные всполохи кустов с цветами. А у нас что? За окном почти всегда унылая серость, несколько месяцев в году нет солнца. Я сначала по незнанию стала сажать в саду лиственные деревья, а потом поняла, что зимой это так ужасно смотрится. Надо много хвойных: сосен, можжевельника, чтобы зимой тоже была зелень, а не ужасные остовы деревьев с унылыми ветками.
— Минимализм, очевидно, тоже не твой стиль.
— Он мне кажется холодным, безличным и не подходящим для жизни семьи. У нас же ребенок, друзья, собака, родственники. Минимализм какой-то одинаковый — те же диваны, те же кухни, те же железные светильники с подвесками. И вот сидишь в гостиной, которая обычно совмещена с кухней, смотришь на бутылочку Fairy и розовую губку для посуды. И грустно.
— Что самое важное в комнате?
— Телевизор. У меня везде телевизоры. Я в отличие от большинства моих знакомых смотрю его — это рабочая необходимость. Не получаю ни малейшего удовольствия, иногда я от него заболеваю в буквальном смысле слова. Архитектор спрашивал: “Ну, конечно, в этой комнате не будет телевизора?” И был абсолютно уверен, что я отвечу: “Конечно нет”. Потому что, как я понимаю, сейчас многие планируют гостиные без телевизора. Или стыдливо прячут его в какой-нибудь антикварный шкаф. Но для меня телевизор — центр моей жизни, все диваны вокруг телевизора, а не вокруг камина, который спрятался вот там в углу.
— Тебе не тяжело жить за городом? Пробки не мучают?
— Нет, день у меня четко делится на три части. Утро дома. Если лето, можно открыть двери. По комнате гуляет ветерок — и ощущение, что ты сидишь в саду. Потом работа. А когда возвращаешься домой, у тебя еще есть вечер. Можно погулять, подышать воздухом, выпить чаю. В городской квартире день был какой-то целиковый, неструктурированный, подчиненный работе. Здесь все по-другому.
Текст: Николай Усков
Фото: Уильям Уэбстер