Свой дом я построил на песке. Мы с женой Леной лежали на пляже в Таиланде, и она попросила нарисовать проект нашего будущего дома. Бумаги под рукой не было, вот я его прямо на песке и нарисовал. Потом мы вернулись в Москву, и жена напомнила мне о рисунке – у женщин поразительная память, они всегда помнят то, что было обещано! На самом деле домик на участке у нас тогда уже был – щитовая коробочка 1936 года, похожая на фонарик. Нам домик очень нравился, но он явно приходил в негодность. Ремонтировать его было невозможно: щитовую конструкцию только тронь – и она тут же рассыплется. Так что мы построили рядом новый дом, а “фонарик” разобрали.
Там, на тайском пляже, я нарисовал эскиз очень быстро, поэтому план получился предельно простой и функциональный. Двух этажей нам оказалось достаточно: на первом – гостиная, столовая и терраса, на втором – наша спальня, гостевая и детская. Рубить деревья на участке мы не стали и всячески старались их обойти, поэтому дом получился вытянутым в длину. Зато сохранились наши березы, клены, черемуха, сирень, сливы. И от этой красоты мне не хотелось отгораживаться лишними стенами и опорами.
Я старался, чтобы ощущение в столовой или в спальне было такое, как если бы мы просто сели на поляне обедать или вынесли на улицу кровать. Жаль только, климат у нас паршивый и совсем без стен никак нельзя. Зато в моем доме много окон, и все они без переплетов – как картины. Меняются времена года – меняется картинка в окне. Ходишь по комнате – и меняются ракурсы. Я даже в крыше окна прорезал, чтобы видеть, как облачко пробегает или самолетик летит.
Внутреннее пространство в доме я “закрутил”: входишь – и все как будто начинает двигаться. Стены повернуты друг к другу под углом сорок пять градусов, вход в столовую – по диагонали, дымоход камина винтом заворачивается. С этим дымоходом на самом деле была техническая проблема. Нужно было обойти конструктивную балку. Но я его “завернул” – и он превратился в скульптуру, а заодно и балку обошел. Даже овальное зеркало в гостиной и то висит под углом: оно не для того, чтобы смотреться, а чтобы поляна с цветами в нем отражалась.
Зеркало, как и многие вещи в доме, мы купили по случаю в Переславле-Залесском. Сначала я приволок оттуда две напольные чугунные плиты – литья фантастического, 1781 года. Какие тяжелые они были! Но для скульптора это разве вес? Я свои бронзовые работы все время таскаю, а тут подумаешь – чугун. Потом галеристка Марина Лошак подарила мне деревянный диванчик для того же уголка – грубо сколоченный топором, но с претензией на роскошь.
Мне близки такие монументальные вещи – у нас в гостиной стоит низенький голландский столик с керамической столешницей, так вот в нем тоже есть этот основательный, “рубенсовский” стиль. А затем мы с женой просто зачастили в Переславль – кресло, например, там же куплено: валялось в деревенском магазинчике, из сиденья вместо подушки торчал жуткий поролон, а резной макушки просто не было, я ее сделал сам.
Моих работ в доме почти нет, они все в московской мастерской. Но и этот дом – тоже немножко мастерская. Все здесь устроено так, что я в любой момент и в любой комнате могу сесть и начать работать. Это меня успокаивает – одиннадцать лет я провел в бомбоубежище, моя мастерская находилась в глубоком подвале дома на Ленинградском проспекте. Это был настоящий кошмар скульптора: сырость и отсутствие дневного света. В те годы в какое бы помещение я ни попадал, я сразу представлял, какая мастерская из него может получиться.
В 1976 году я наконец-то перебрался в мастерскую в центре Москвы. По документам здание 1842 года постройки было кирпичным, а когда я туда въехал, оказалось, что оно деревянное. Я пришел в ужас: оборудовать мастерскую в двухэтажном доме с коридорной системой было невозможно. В итоге несколько лет ушло на сооружение новой несущей стальной конструкции с колоннами-опорами для крыши, и только после этого я смог разобрать ненавистный коридор.
Зато у этого особняка имелся двор, в котором я устроил первую в Советском Союзе литейную мастерскую. Сейчас их уже много, а тогда, в 1983-м, все думали, что меня посадят, ведь у государства была монополия на литье цветных металлов. Три года коллеги выжидали, а потом свою литейную сделал еще один скульптор, потом – еще, и все они приезжали учиться у меня.
Теперь московская мастерская – мой второй дом. Работы хранятся в галерее на втором этаже, у меня там есть спальня и даже кабинет. Письменный стол (он принадлежал еще моему деду), стулья и кресло я привез из родительского дома в Тбилиси. Во времена моего детства это был необыкновенно интеллигентный город, со своей филармонией, консерваторией, множеством театров. Мы жили там, пока мне не исполнилось одиннадцать лет. И мне очень хотелось сохранить этот старый тбилисский дух. Поэтому столовая в нашем подмосковном доме для меня тоже ностальгический мотив – я долго подбирал мебель в стиле модерн, искал строгий дубовый буфет, и стол, и люстру.
Сейчас даже звуки и те напоминают мне о детстве – например, стук откидных латунных ручек о деревянные дверцы буфета. Одной такой вещи “с душой”, как этот буфет, достаточно для того, чтобы выстроить вокруг нее целый дом. Да и всю свою жизнь. И похоже, у меня это получилось.
Текст: Елена Притула