"Вы какой кусок из “Евгения Онегина” помните наизусть? – спрашивает меня Петр Аксенов, усаживая на ампирную банкетку в кабинете. – Скорее всего письмо Татьяны да “я другому отдана и буду век ему верна”? А мне все больше про “янтарь на трубках Цареграда” и “щетки тридцати родов, и для ногтей, и для зубов” запомнились”.
Конфликт лишнего человека с обществом интересен ему куда меньше, чем подробности званых обедов, балов и праздных будней пушкинского героя. “Была бы возможность, я бы устраивал у себя салонные четверги, как у Анны Павловны Шерер. (Помните, у Толстого в “Войне и мире”?) Меня только размеры квартиры и останавливают – слишком много будет желающих, все не поместятся”.
Квартира в доме на Смоленской набережной действительно небольшая, всего 85 м², но с хорошим провенансом, как принято говорить в антикварной среде. Из окна, выходящего во двор, Рязанов снимал знаменитую сцену угона машины героя Миронова из “Берегись автомобиля”. “Я давно мечтал жить в этом доме, – рассказывает Петр. – Во-первых, я родился в доме напротив, на набережной Тараса Шевченко, и все детство гулял с мамой через Москву-реку в сторону Старого Арбата. Во-вторых, потому что обожаю мосты, а отсюда видно сразу три: Бородинский, Новоарбатский и метромост. И наконец, потому что здесь настоящие старомосковские квартиры – и по духу, и по планировке. Ну или по крайней мере их можно легко довести до ума”.
Чтобы добиться совершенства, Петр расширил все дверные проемы, поставил двустворчатые двери и восстановил утраченную лепнину. “Меня не вдохновляют модные в Москве стили – модерн и ар-деко или даже богатая классика. Я нежно люблю аскетизм чеховского толка: все эти длинные анфилады, пустые комнаты и огромные окна с широкими подоконниками. Но живу я все же в XXI веке, поэтому мне не чужд и современный китч”. Поэтому в квартире Аксенова Филиппа Старка не меньше, чем антиквариата. Он считает, что никто лучше французского хулигана не считывает историческую память предметов интерьера. “У Старка за каждой деталью стоит очень узнаваемый классический элемент, – объясняет Петр, – но развернутый под неожиданным углом”.
Минималиста из Аксенова не получится никогда, для этого у него слишком много книг, картин и фарфоровых статуэток. Из любого путешествия он везет чемоданы разных жизненно необходимых мелочей. “Обычная история – увидел в Париже фигурку Марии Антуанетты, которая как персонаж мне очень близка, и купил за безумные деньги. Ну как без нее?!” Таким же образом в доме появились портрет Павла I (копия знаменитой картины из Третьяковки), гравюра с лордом Байроном и римские миниатюрные обелиски.
“Я думаю сердцем”, – заявляет он и в доказательство демонстрирует скульптуру Андрея Молодкина, которая стоит на его рабочем столе. Автор залил иранскую нефть в оргалитную форму в виде человеческо- го сердца. “Один друг увидел у меня эту штуку и попросил достать такую же. Я ему говорю: “Сердца уже кончились, бери мозг – у Андрея и такое есть”. Он отказался. По его мнению, сердце концептуальнее. А я бы просто сказал, что оно важнее”.
Родился Петр в семье известного московского фотографа Юрия Аксенова и театральной художницы и иконописца Ларисы Шеховцовой. “Меня воспитывали совсем не так, как сверстников. Я посмотрел “Иронию судьбы” только в восемнадцать лет, потому что в доме никогда не было телевизора. Зато на “Андрея Рублева” Тарковского ходил по два раза в год”.
Интерес к дизайну у Петра возник тоже не самым обычным образом. “Когда мама училась на театрального декоратора, она приносила домой макеты. Все эти бесконечные “комнаты Сони” из “Горя от ума” и прочая. Я играл с ними с упоением. А когда подрос, стал делать сам – вытачивал мебель, обивал ее китайской парчой, которую мне покупали в Военторге, разыгрывал сценки балов. Поэтому историю русской бытовой культуры XIX века я знаю назубок”.
Аксенов сетует, что среди наших декораторов нет людей, которые могли бы подарить второе дыхание национальному классицизму. “Может быть, дело в том, что мы морально не дозрели до пониманию простого и гармоничного пространства. У нас ведь квартира либо “модная”, либо уже настоящий антиквариат с пыльными итальянскими креслами, – рассуждает он. – А я бы, например, попробовал сделать пропорциональный классический интерьер и поместить в него жесткий, современный дизайн. Думаю, получилось бы очень интересно”.
Прямо за спиной Петра стоит лампа из серии La Vie, которую Филипп Старк сделал для Flos в 2005 году. На ней изображена раковая клетка и подписано “Тревожно?” Я спрашиваю у хозяина, такими ли вещами он хочет разбавлять пилястры и лепные розетки. “Вы думаете, что я про свой дом говорю? – удивляется Аксенов. – Нет, у меня самого не получится выдержать единый стиль – слишком много напутано в голове. Я по сути своей законченный эклектик”.
Текст: Анастасия Углик
Фото: Дмитрий Лившиц, Иван Куринной (портрет)